аварийный сантехник, и член англиканского духовенства, и школьный инспектор. Несмотря на то что не за горами были экзамены, мы запоминали номера автомобилей, сообщали о горожанах, которые задерживались возле школьной территории, ползали по кустам в поисках подсказок. Я чувствовала, что был лишь вопрос времени, когда мы начнем подозревать друг друга.

– Это должен быть кто-то, кто действительно хорошо знает школу, – утверждала Джордж Гордон-Уоррен. – Кто-то свой.

Мы были в гончарной комнате, наблюдали, как Дэйв работала над скульптурой – большим безжизненным бюстом, возможно, Аполлона или Зевса, который выглядел все более умирающим с каждым ее движением. Я наугад вырывала фотографии из стопки журналов National Geographic и вставляла их в свое портфолио. Ни одна из нас не была талантливым художником, совсем нет; я едва ли могла нарисовать вазу с фруктами, но, по крайней мере, говорила я себе, это было лучше, чем ходить в театральный кружок. В отличие от Скиппер, которая считала себя кем-то вроде актрисы, при мысли о том, что Падре пригласит меня читать утром в часовне или, что еще хуже, выступить с монологом, я чувствовала физическое недомогание. Перед началом экзаменов меня охватила паника, что мы со Скиппер не выбрали одинаковые предметы: впервые за четыре года дружбы наши расписания не совпадали. Недавно я нашла художественную комнату, наполненную запахом глины, теплом, исходящим от печи, мягкими звуками черчения углем по бумаге, – одно из немногих мест, где я могла расслабиться. Вдали от Скиппер друзья забывали, что должны были показывать свое безразличие по отношению ко мне, и вели себя как раньше.

Джордж начала делать член из лишней глины, гротескную мультяшную копию пениса с фотографий. Учитель рисования мистер Роговски, мягкий в общении поляк, не имевший абсолютно никакого авторитета, носился по комнате в паре резиновых башмаков, делая вид, что ничего не замечает.

Джордж наклонилась и пошевелила пенисом у моего уха.

– Черт побери, – завопила я, отбивая его своей записной книжкой.

– Девочки, – неубедительно прикрикнул учитель.

Джордж скрестила руки, поставив ноги на пустой гончарный круг. Она скрутила пенис в форме спирали или штопора, изучая нашего учителя.

– А что насчет Роговски?

Мистер Роговски был ровесником моего отца. Он носил толстые вельветовые брюки и кардиганы домашней вязки. Его спина была сгорблена, и – это отталкивало нас больше всего – его указательный палец наполовину отсутствовал. Этот недостаток он практично использовал, продавливая оставшейся частью пальца глиняные глазницы или отверстия в горшках.

– Чушь, – сказала Дэйв, даже не поднимая глаз.

– Ради бога, а кто тогда? – сказала Джордж и швырнула член на стол.

Наше расследование уже исключило небольшую группу преподавателей-мужчин. Все они были совершенно асексуальными, неспособными хоть на какой-то интерес к Божественным, которые десятилетиями над ними издевались. Мы с трудом могли представить, что у них есть пенисы, не говоря уже о том, что они могут фотографировать свою эрекцию. За исключением Стюарта, все, кто входил в обслуживающий персонал, казались нам слишком толстыми или старыми, напрочь лишенными подобных фантазий. В подозреваемых оставался помощник-француз (почти наверняка гей), пекарь, который доставлял нам праздничные торты (слишком долговязый), и один из младших садовников с трудностями в обучении, который всегда улыбался и махал нам руками в классе. Все эти страстные исследования пошли мне на пользу, потому что в перерывах между подготовкой к экзаменам я могла исчезнуть, прямо как сейчас, и курить с Лорен, и никто этого не замечал. Мы виделись почти каждый день.

Но вскоре после лекции директрисы фотографии прекратили появляться. Мы просто перестали их находить. Младшие курсы расстегивали свои платья в голубую полоску до бюстгальтеров, лежали полуголые в саду, читая, одним глазом смотря в книгу, а другим выжидающе выглядывали из-за кустов. В мае наступила новая половина семестра, и в конце концов мы были вынуждены признать, что опасность миновала. Возможно, он испугался того, что сотрудники постоянно ходили вокруг школы в попытках его вычислить.

– Возможно, он умер, – сказала Лорен.

Был субботний полдень. Мы с Лорен сидели на скамейке у старой мельницы. Она только что закончила смену в Woolworth, и ее волосы были завязаны платком на затылке.

– Держу пари, он задрочил себя до смерти.

Я понятия не имела, возможно ли такое.

– Мерзость, – мы сделали вид, что подавились.

Я по привычке потерла ожог от сигареты на внутренней стороне руки. Он был похож на плотный желтый бутон, пока наконец не лопнул, и теперь превратился в блестящий розовый шрам из-за того, что я продолжала на него давить, ковырять и поглаживать. Я хотела спросить Лорен о ее брате, но не могла понять, как это сделать, чтобы не стало очевидно, что он мне интересен.

– Хочешь услышать новость? – сказала я вместо этого.

– Давай.

– Третий курс поджег Пенфолд.

– Кто такая Пенфолд?

– Наша лаборантка; она ставит химические эксперименты и все такое.

– Они подожгли ее?

– Ну, ее юбку.

– Какого черта она сделала, чтобы заслужить такое?

Я пожала плечами.

– Ничего.

Мы раздавили сигареты ботинками и пошли вдоль ручья, который проходил мимо мукомольной мельницы в сторону школы. Я не была уверена, куда направлялась Лорен, но, как всегда, последовала за ней. Дело в том, что в городе мы мало что могли делать. Кроме школы Святого Джона, которую вряд ли можно было считать достоянием, здесь не было ничего стоящего. Бывший пивоваренный городок, здесь почти не было работы. Кинотеатр был на последнем издыхании, и один за другим закрывались мясные, овощные и рыбные магазины; все горожане делали покупки в Исландии. Для горожан не оставалось рабочих мест, последними были вакансии в нашей школе: мыть полы, чистить картошку, подметать теннисные корты. Неудивительно, что они все нас ненавидели.

Человек, идущий впереди нас, сел на скамейку, положив на колени пачку чипсов и поставив рядом банку пива. Двое ребят бегали от него к мосту, кидая чипсы уткам.

– Эй вы, дурни, – крикнула Лорен и схватила одного из них за воротник. – Они не едят чипсы.

– Отстань, – сказал мальчик, вырываясь из ее хватки.

Отец сделал глоток пива, внезапно поднял глаза и покраснел.

– Они убьют уток, если будут кормить их этим, – объяснила Лорен.

– Мартин, Алан, идите сюда, – приказал он.

Мужчина встал и высыпал весь свой мешок с чипсами в воду. Послышался звук хлопающих крыльев и щелкающих клювов, вспенившейся воды, показались вздернутые коричневые и зеленые хвосты.

– А теперь отвали, – рявкнул он.

– Мудила, – пробормотала Лорен; она показала ему палец и пошла дальше. Впечатленная, я поспешила за ней.

Во время предыдущих прогулок мы ходили на кладбище и дымили среди наклоненных надгробий; как-то раз сидели в городском музее, где было дешевое кафе. Однажды Лорен пролезла