Наиболее детальная теория того, как абсолютному монарху сохранять власть, поддерживая правильное позиционирование себя, изложена в трактате, известном как «Хань Фэй-цзы». Его автор, Хань Фэй (ок. 280–233 гг. до н. э.), принадлежал к аристократической семье, которая правила в государстве Хань, расположенном на территории современных провинций Шаньси и Хэнань. Непродолжительное время он учился у философа-конфуцианца Сюнь-цзы, причем его товарищем по учебе был Ли Сы — человек, которому в будущем предстояло стать премьер-министром Цинь и главным вдохновителем завоевательной политики этого государства, объединившей Китай. Именно этот деятель позже погубил Хань Фэя: когда тот находился при дворе Цинь в качестве посланника, бывший соученик, увидев в нем соперника, оклеветал мыслителя перед монархом. В ужасе от предстоящей жестокой казни Хань Фэй решил принять яд — как и Сократ, которому аналогичный выбор тоже позволил уйти с достоинством. Поскольку Хань Фэй сильно заикался, ему было трудно представлять свои идеи двору, пользуясь красноречием, которое отличало странствующих ораторов того времени. Поэтому всю свою энергию он вкладывал в писательский труд. Принято считать, что он собственноручно написал почти все из пятидесяти пяти глав дошедшего до нас трактата, названного его именем. Во многом именно Хань Фэй сделался создателем идеологии, послужившей фундаментом первой китайской империи.

Хань Фэй решительно отвергает идею о том, что правительство должно полагаться на моральные качества носителей власти; и уж тем более ему чужда мысль о подражании древним образцам. У прошлого и настоящего, говорит он, «разные порядки». Хороший правитель не ждет от своих людей высокоморального поведения и почтительного отношения к себе: он создает такое положение, при котором вести себя неправильно просто невозможно («Хань Фэй-цзы», 50)[46]. Не исключено, что в один прекрасный день вам повезет — и кролик сломает шею о пенек на поле рядом с вашим домом, обеспечив вас обедом; но если после этого бросить плуг и сидеть, уставившись на пеньки и дожидаясь нового кролика, то это будет пустой тратой времени («Хань Фэй-цзы», 49). Хань Фэй-цзы обосновывает мысль о том, что лишь немногие из числа правителей способны выступать нравственными образцами для подданных. Большинство же людей подчиняются владыке отнюдь не из-за того, что он нравственно безупречен. (Посмотрите на Конфуция, насмешливо рассуждает автор: при всем своем нравственном совершенстве он обзавелся лишь жалкой горсткой последователей!) Высокое положение владыки, а не его личные качества — вот что вынуждает подданных к покорности. Следовательно, добиваясь эффективного правления, необходимо признать, что «неизменных стандартов приемлемого» не существует. В каждом случае монарх должен учитывать все особенности конкретной ситуации и действовать в соответствии с ними.

Правителю, желающему твердо держать в своих руках вожжи власти, следует разработать систему наград и наказаний. Хань Фэй называет их «двумя рычагами правления» и не рекомендует ограничиваться полумерами. Никаких одобрительных похлопываний по плечу и никаких мягких нотаций:

Награды должны быть обильны и верны, чтобы народ считал их для себя выгодными; наказания — серьезны и обязательны, чтобы народ боялся их; нет лучше закона, чем единый закон и притом твердый, чтобы народ знал его. Поэтому государь, назначая награды, не меняет их; наказывая, не милует. Похвала помогает его наградам, порицание следует соответственно его наказаниям; поэтому талантливые и неспособные — все отдадут полностью свои силы («Хань Фэй-цзы», 49).

В другом месте он приводит аналогию с родительской любовью. Сама по себе любовь не приучит ребенка к правильному поведению, ее нужно подкрепить кнутом местного магистрата, то есть государства: «Мать любит детей вдвое сильнее, чем отец, приказания же последнего исполняются детьми вдесятеро лучше, чем приказания матери. К чиновникам народ не питает любви, но их приказания и распоряжения исполняются несравненно лучше, чем повеления родителей» («Хань Фэй-цзы», 46). Следовательно, при достойном легистском правлении закон всегда будет преобладать над любой личной предвзятостью. Это превосходство процедуры над фаворитизмом описывается также и в трактате «Гуань-цзы», большинство глав которого приписывается Гуань Чжуну, знаменитому министру царства Ци, но который содержит и более поздние вставки, относящиеся ко временам Хань Фэя: «Неважно, близкие люди или далекие, родные или чужие, красивые или уродливые — хороший правитель в равной мере применяет ко всем одни и те же стандарты и нормы. Когда он наказывает людей, они не таят злобы, когда он награждает их, они не чувствуют, что их выделяют. Используя закон для управления, он становится подобен Небу и Земле, он не знает корыстных интересов» («Гуань-цзы», 45)[47].

Власть нельзя разделить: она должна быть единоличной и принадлежать одному только монарху. Вместо того чтобы делиться властью, правитель у Хань Фэя делит тех, кто на нее притязает. Разрабатывая специальные «методы» и «технологии» (шу), позволяющие управлять чиновниками, он постоянно сталкивает их между собой, чтобы защититься от злых умыслов. У легистского деспотизма две стороны: публичная и частная. Искусно используя то одну, то другую, владыка обретает возможность, говоря словами французского философа Франсуа Жульена, «приказывать открыто и манипулировать тайно». Полагаясь на ясные и четкие нормы, которым все обязаны подчиняться, правитель не забывает и о скрытых аспектах своего могущества. Посредством изощренной системы сбора данных и закулисного маневрирования он обеспечивает собственную безопасность и контролирует тех, кто непосредственно приводит в движение государственную машину. Чиновники служат его глазами и ушами, ногами и руками.

Хань Фэй признает, что редкому индивиду хватает проницательности, упорства и энергии, чтобы править как абсолютный монарх, особенно когда вокруг, словно стая волков, рыщут министры, каждый из которых воодушевляем собственной корыстью. На деле власть зачастую подвергается эрозии, поскольку ее растаскивают соперничающие дворцовые фракции. Следовательно, полагает Хань Фэй, очень важно добиваться того, чтобы владыка был защищен от своих чиновников, а сама монархия — от него самого. Системе нужен иммунитет от напастей, которые могут быстро разъесть ее, если трон унаследует неподходящая фигура. Тем самым Хань Фэй опровергает конфуцианское упование на авторитет венценосной личности: абсолютная власть устоит лишь в том случае, если должность будет важнее того человека, который ее занимает. Говоря современным языком, политическая партия должна держаться на плаву независимо от того, кто в тот или иной момент ее представляет.

Но что делать, если действующий правитель все-таки оказывается не на высоте? Один из способов защитить трон от его обладателя — это нивелировать все человеческие качества правителя, превратив его в чистый символ власти. Хань Фэй избавляет монарха от всего, что ассоциируется с нормальным человеческим поведением. Он — бесстрастная фигура, не имеющая ни знаний, ни желаний, немая голограмма, не участвующая ни в каких обсуждениях. Когда его истинная натура завуалирована, а источники его политического могущества спрятаны, монарху легче избежать заговоров, которые плетутся его чиновниками. Подобно опытному военачальнику у Сунь-цзы, правитель непредсказуем,