– Заботы? – поинтересовался Шевалье тоном,позволявшим ему моментально переменить тему при нежелании Смолина ее обсуждать.

– Да нет, пожалуй, – сказал Смолинискренне. – В общем и целом жизнь тянется по средней норме… Всего вплепорцию.

– Смотри, если что… Всегда рад.

– Да ерунда, – сказал Смолин. – Даже если что– отмахаемся…

– Один на льдине, как встарь?

– Вот именно, – серьезно сказал Смолин. –Один на льдине. Что-то в этом есть, честное слово.

– Ты, конечно, Вася, взрослый человек и неповторимаяличность. Но человек, как давно подметили классики, один не может ни черта…

– Когда это я был один?

– Брось. Прекрасно понимаешь, о чем я. Мы друг другазнаем чуть ли не тридцать лет. Я тебе всегда помогу, и прекрасно ты понимаешь,что обязанным себя чувствовать не будешь. Ну что за пошлости? Почему одинблагородный дон не может бескорыстно помочь другому благородному дону?

– Да с чего ты взял, что мне нужна помощь?

– Говорят…

– Кто и что?

– Когда это я на такие вопросы отвечал, Вася? В воздухепорхают сороки, разную дребень на хвосте носят…

– Шевалье, – сказал Смолин, глядя собеседнику вглаза. – Ты уж давай без загадок. Я действительно ничегошеньки не знаю прото, что мне нужна помощь. Нет у меня никаких проблем. Всё как всегда. Так что,если есть конкретика…

– Ты моему слову веришь?

– Всегда.

– Ну, тогда поверь, что конкретики у меня никакой нет.Считай, что я опережаю события. В воздухе, Васенька, носится что-то этакое.Никто ничего не знает конкретно, но, как бы поточнее выразиться… Считай, что содной из сторон горизонта наползает тучка, и ты ее не видишь, а другие ужеусмотрели экстрасенсорным, скажем, методом… В общем, если понадобится помощь, явсегда готов.

Смолин смотрел на него задумчиво и пытливо – безукоризненнопрямая спина, стать и осанка английского лорда, ястребиное лицо, почти нетронутое морщинами, волосы совершенно седые, но брови черные: действительно,шевалье, хозяин замка, способный в свои годы взять в каждую руку по шпаге ивыйти против дюжины разбойничков… Знай он что-то, обязательно сказал бы.Приходится верить, что в воздухе и в самом деле «что-то такое носится» – но вотлично он и представления не имеет, где собака зарыта, при том, что и сам не разшестым чувством видел тучку до того, как она черным грузным пятном обозначитсяна горизонте… Ничего пока что не случилось, подпадающего под понятие «серьезнойугрозы»!

– Ну что я могу поделать, – задумчиво сказалСмолин. – Если привык отбиваться в одиночку – и до сих пор это, междупрочим, себя оправдывало… Давай не будем. Есть другая тема. Ты по спецификезанятий и с театрами повязан… Не помнишь, часом, такую фамилию – Бессмертных?Отчего-то она у меня по размышлении ассоциируется как раз с театром. Я в них неходок, но аналогии, точно с театром…

– Бессмертных… Манолис Андреевич?

– Представления не имею, – сказал Смолин. –Живет он на Чехова, двадцать восемь, это-то я точно знаю…

– Тогда это действительно Манолис. Из Театра оперетты.Зачем он тебе?

– Есть к нему дело, – сказал Смолин осторожно.Легкая гримаса на лице Шевалье его не воодушевила. – Знаете, из тойкатегории, когда мимо данного конкретного человечка никак не пройти. Если всепройдет гладко, выгода будет нешуточная и мне, и ему, так что хотелось быпредварительно разузнать что-то…

Шевалье поднял аристократические брови:

– Неужели Манолис может оказаться деловым партнером? Учеловека наподобие тебя? Я, понятно, не подвергаю сомнению твою репутацию,наоборот, выражаю легкое удивление – ты человек насквозь деловой, а вот его ябы так не назвал… Его отца, Андрея Бессмертного, я хорошо знал. А отпрыскполучился… не идущий ни в какое сравнение. Препустой человечишка.

– А откуда такое странное имя?

– Ты что, все забыл?

– А что я должен помнить? – искренне изумилсяСмолин.

– Был некогда Манолис Глезос. Греческий коммунист.

– А… – покривился Смолин. – Из этих…зарубежных друзей?

– Ирония и насмешка тут совершенно неуместны, –сухо сказал Шевалье. – Глезос, между прочим, в сорок первом году, будучи ввозрасте девятнадцати лет, ночью содрал с Акрополя нацистский флаг. Стоитуважать?

– Пожалуй…

– В пятидесятые, в шестидесятые революционеры были настоящие, –сказал Шевалье убежденно. – По моему глубокому убеждению, они вызывалиискреннюю симпатию и, можешь со мной не соглашаться, были людьми, не лишенныминекоторого благородства: Глезос, Лумумба, кубинцы… Это потом, в семидесятые,толпой повалили дерганые террористы… Короче говоря, Манолис – наш, шантарский –родился в шестьдесят втором, а в тот год Глезоса как раз выпустили из тюрьмы.Андрюша Бессмертных был человеком идейным… Значит, Манолис Андреевич… Театроперетты, как я только что говорил. Вообще-то подпадает под понятие «ведущийактер» – но, по моему сугубому убеждению, исключительно оттого, что этотхрамчик культуры особыми талантам не блещет. Фактура наличествует – и не болеетого… Да, пикантная подробность: он в свое время получил кличку Везунчик из-затого, что попал в пионерский драмкружок… под названием «Балаганчик».

– Так-так-так… – сказал Смолин, осклабясь. –Уж не в те ли времена…

– Ну да.

– Где ж тут везение? – хмыкнул Смолин.

Знаменитая была история для семьдесят второго года – нималейшей огласки, разумеется, не получившая, но прекрасно известная всемугороду. Год спустя, когда Смолин вернулся из армии, о ней еще говорили.Жили-были три обормота – глава областного отдела культуры, собкор «Пионерскойправды» и режиссер одного из шантарских театров, бескорыстнейшим образом, наобщественных началах возглавлявший при Доме пионеров означенный драмкружок.Балаганчик, действительно, был еще тот – поскольку эта троица, как выяснилось,пионеров обучала отнюдь не основам сценического мастерства. Лет несколько всебыло шито-крыто, а потом кто-то из озабоченных товарищей напоролся на сынавоенкома – мальчишка для десяти лет был крепенький, натасканный папой в самбо,а главное, идейный. Сообразив что к чему, он врезал распаленному педофилу потому месту, которое ему продемонстрировали, рассказал все отцу, а тот, сыпляотборным казарменным матом, подался в обком…

Нехорошую историю, конечно, держали в величайшей тайне.Завотделом с помощью партийных товарищей отделался испугом и микроинфарктом,хитрющий режиссер с помощью знакомых отсиделся в психушке, пока не угаслистрасти, отдуваться пришлось одному собкору, отправившемуся на зону опять-такибез всякой огласки…

Шевалье невозмутимо сказал:

– Везение тут в том, что Манолис в драмкружок поступилаккурат за пару дней до скандала и потому избежал на свою попу приключений…