Эрик принес мне водки, и мы выпили не чокаясь.

– Словом, мы быстренько свалили со всеми бумажками ипистолетом, от греха подальше. А потом сидели с тобой до самого утра иразбирали их. Там было много чего интересного. Помимо материалов по корсчетам вшвейцарских, английских и бельгийских банках, гора компромата на оченьвлиятельных людей, колоссальный материал, который, без всяких счетов, стоил неодин миллион долларов, – Дамскер имел тенденцию подстраховываться… И ты решилавоспользоваться всем этим. Сразу прыгнуть в дамки. Ни с кем не делиться. Толькоты сама. Ну и я, твоя правая рука, твой мелкий альфонсик…

– Жиголо, – устало поправила я.

– Именно… Твой подонок-братец, который никогда тебя непродаст.

– Интересно, сколько же денег мне предложили за удачнопроведенную операцию?

– Ты никогда не говорила об этом. Во всяком случае, этоне идет ни в какое сравнение с суммами, которыми ты могла обладать.

– Значит, меня обуяла жадность?

– Не жадность, а стремление получить все и сразу.Поэтому-то ты и решила свалить из страны. А перед этим сделать пластическуюоперацию… Помимо всего прочего, засвеченную Анну Александрову легко моглиобвинить в убийстве двух человек, наши доблестные органы не дремлют… Ты и меняв это втянула. Для начала мы легли на дно: что-что, а запутывать следы тыумеешь, я в этом убедился. Тусовались у каких-то престарелых идейных хиппи,которые в молодости пилили из-за тебя вены, а в старости готовы были за тебяумереть…

Так вот откуда я знаю о «занюханных хиппи», черт возьми, таквот почему это лезло мне в голову. Я с размаху ударилась затылком о лицо Эрика.Почему, почему я ничего не помню?..

– Потом ты нашла отличного пластического хирурга,который изменил твое прелестное личико. За риск он потребовал такие бабки,которых нам бы хватило до конца жизни, даже если бы мы каждый год выбирались наИбицу… И ты заплатила. Ведь те миллионы, которые «могли очутиться в нашихруках, того стоили, во всяком случае, именно так ты об этом говорила.Оставались новые документы на новое лицо, и в декабре, когда все это произошло,ты уехала как раз за тем, чтобы о них договориться… И пропала на два месяца.Бросила меня, подставила и бросила. И оставила одного. Я месяц просидел в этойноре безвылазно… И питался одной гречей… Я чуть не помешался. Я такого страхунатерпелся… Я думал, что ты умерла… А мне придется расхлебывать твои делишки доконца дней…

– Не умерла, как видишь, – успокоила я Эрика. – А кудаделись те бесценные бумаги, о которых ты говорил? Остались у кого-то из«занюханных хиппи»?

Эрик разжал руки и замер. Недоверчивое отчаяние Исказилочерты его лица.

– Ты не знаешь?

– Понятия не имею.

– Ты… Ты с ума сошла…

– Слава Богу. Наконец-то ты сообразил.

– Ты решила меня кинуть? – дернув кадыком, медленноспросил Эрик, – Ты ведь большая мастерица по кидалову…

– Нет, – я крепко прижалась к Эрику, испугавшись также,как и он, – нет, ты можешь не волноваться. Я не могу потерять тебя. Ты – единственное,что у меня есть…

Это было правдой. Сейчас только Эрик связывал меня среальной жизнью, какой бы жуткой она ни была. Только он может взять меня заокоченевшую руку и вывести из темноты, в которой я пребываю все это время.

– Ты тоже… Ты тоже – единственное, что у меня есть.Хотя ты и сломала всю мою жизнь.

Лицо его исказила гримаса отчаяния, восхищения и жалости –то ли ко мне, то ли к себе: Я почувствовала, как тело его мелко вибрирует. Онтак крепко сжал меня в объятьях, что у меня хрустнули атрофировавшиеся за времяболезни сонные кости.

– Полегче, полегче, Эрик, – прошептала я ему. – Незабывай, откуда ты меня выудил…

– Да… Прости меня, пожалуйста… Я буду предельно нежен.

– Нежен?..

Интересно, тот человек, от которого я ждала ребенка, был лион предельно нежен со мной? Эрик должен знать, ведь он всегда был рядом…

– Эрик, скажи мне, как звали человека, которого ялюбила?

– Разве ты кого-нибудь когда-нибудь любила?.. Он сталпокрывать мое лицо беспорядочными поцелуями. Легкие вначале, они становилисьвсе тяжелее и тяжелее, накрывая меня прозрачной волной страсти. Халат,символически поддерживаемый поясом, был сомнительным укрытием, он пал первым, ируки Эрика углубились в мое тело. Они входили в него с двух сторон, действуясовершенно независимо друг от друга. Так вот почему «жиголо», успела подуматья… Такое умение обольщать кончиками пальцев должно хорошо оплачиваться. С нимнужно выступать на базарных площадях и собирать толпы зевак, которые не знают олюбовных играх ничего, кроме запаха пота и баранины с черносливом, съеденной заужином… Черт возьми, баранина и чернослив, спутники нашей единственной связи,если верить Эрику… «Браунинг» вполне может поместиться в дамский концертныйридикюль, если верить капитану Лапицкому… Память может вернуться внезапно, есливерить нейрохирургу Теймури… Почему я все должна принимать на веру?

…Эрик не спешил. Судя по всему, он слишком долго ждал этого,чтобы спешить. Первый мальчишеский порыв прошел, и теперь его руки укачивалименя, усыпляли бдительность, они готовы были отступить, но не отступали.

Теперь мое тело существовало вне зависимости от меня, оноприслушивалось к рукам Эрика, оно было не против… Видимо, двухмесячная комаподкосила боевой дух Анны и сломала все ее установки насчет инцеста.

– Анна, Анна, – его пальцы пробежали по моему лицу инеожиданно замерли. В самый неподходящий момент. Когда я уже была готовапринять его…

Когда я была уже готова принять его, что-то остановилоЭрика. Он уперся руками в мою голую грудь и откинул голову, тяжело дыша.

– Нет… Я не могу. Нет. Мне нужно привыкнуть к тебенынешней…

– Ты же говорил, что привык, – на секунду мне сталодаже обидно. Похоже, Эрик мелко сводил счеты с той прежней Анной.

– Я-то привык… Мне даже нравится твоя нынешняямордашка, она не такая циничная, и вполне-вполне… Я привык. Вот только он… –Эрик скосил глаза вниз, в пах, – вот только он, похоже, не совсемадаптировался. Он же столько лет хотел совсем другую…

– Совсем другую? Разве я сегодняшняя так уж отличаюсьот себя прежней?

– Да нет, – Эрик досадливо поморщился. – Но ему-то этоне объяснишь…

– У тебя был шанс, Эрик Моргенштерн, – сказала я. – Утебя был шанс, и ты его упустил. А теперь закончим наши прения. Мне нужнопобыть одной и переварить все то, о чем ты мне сказал. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, любовь моя, – Эрик все еще дрожал, ностарался выглядеть спокойным. Какая-то мысль все еще точила, все еще грызлаего. И это не было связано с жалкой попыткой романтической ночной любви. Но мненекогда было разбираться в чувствах Эрика, мне нужно было привести в порядоксвои.