– Что же я сделала?

– Напоила меня. А потом сказала, что видишь менянасквозь, маленького альфонсика.

– Жиголо, – поморщившись, поправила я.

– Пардон, ма шер, конечно же, жиголо… Сказала еще, чтоя дрянь человек… Сладострастная дрянь, подонок, сибарит и дешевка. Это таквозбудило меня, что, если бы не водка, я бы тебя просто изнасиловал.

– Неужели я бы тебе позволила? – Я вдруг почувствовалакакой-то странный азарт, я даже понравилась себе в качестве Анны Александровой.

– Конечно же, нет, – погрустнел Эрик. – Ты все такаяже, хотя говоришь, что ничего не помнишь… Так вот, после того, как ты вылилавсе эти помои мне на голову, ты сказала, что только я могу тебя устроить,потому что мы чертовски похожи. А для всех твоих дел тебе не хватаеткомпаньона, подельника, такого же дрянного, как и ты. Что ж, черт возьми,интуиция у тебя звериная, впрочем, как и все остальное…

– И что?

– Я пошел у тебя на поводу. Я был готов идти за тобойкуда угодно. И ты это знала, потому что ни с одной другой женщиной я не испыталтакого кайфа, ни с одной другой женщиной я не кончал три раза в течениепятнадцати минут… Ведь я был в тебя влюблен. Но нужно отдать тебе должное,после этого фантастического траха в подсобке ресторана мы больше ни разу небыли вместе. Но я понимаю, чем ты можешь взять любого мужика, крутаясексапилка.

– Чем же?

– Мозгами, красотой и темпераментом. Как будто тызнаешь что-то такое в мужской сути, чего не знает никто. Ты завораживаешь. Тыкак разновидность экзотической болезни, да еще в хронической форме. Я до сихпор не выздоровел. И до сих пор люблю чернослив…

Я криво усмехнулась. Неужели все это относится ко мне?Ничего в моей спящей душе не говорило об этом. Но и особого протеста не было.

– Неужели это я?

– Ты, – радостно подтвердил Эрик. – Ты, правда, в моембледном изложении…

– Похоже, я была редкостной сукой.

– Именно.

– Фантастической стервой.

– Именно.

– Потаскухой, да к тому же еще циничной.

– Именно-именно!

Что-то сдвинулось во мне, как будто блуждающий айсбергслучайно попал в теплое течение и стал таять. Я поднялась со стула и, подойдя кЭрику, поцеловала его в лоб.

– Вот-вот, – сказал Эрик, – твой любимый целомудренныйпоцелуй, будь он проклят. Теперь-то вспоминаешь?

– Нет. Но не теряю надежды, – я не могла ему не верить,ведь именно я, по своей инициативе, поцеловала его целомудренным поцелуем. Иименно в лоб, а не в глаза, например. – Что же было дальше?

– Сплошная фантастика. Ты оказалась тертой штучкой. Мыканали под брата и сестру, тусовались на светских раутах, презентациях и впродвинутых казино. И это было еще одним поводом, чтобы не спать вместе: тысказала, что ненавидишь инцест. И молочному братцу Эрику Моргенштерну пришлосьсогласиться. А потом пошло-поехало… Мне доставались дамочки помельче, тебе –мужички покрупнее. Управляющие банков, президенты компаний, директора фирм. Нетолько наших, между прочим. Ты же помнишь, какое время было и сколькокитов-убийц плавало в мутной воде… В общем, все эти хреновы воротилы передавалитебя из рук в руки. Похоже, ты была чем-то вроде визитной карточки, вопросомпрестижа…

– Дорогой собакой или дипломированной гейшей?

– Именно, – Эрик прищурил глаза, – но тебя не очень-тоэто устраивало, ты ведь привыкла грести под себя, в хватке тебе нельзя былоотказать. Ты выполняла всякие деликатные поручения…

– Что-то вроде промышленного шпионажа? – поддела яЭрика.

– Нет;.. Промышленный шпионаж был бы для тебя слишкомскучен, – высказал осторожное предположение Эрик. – Но вот любые другиерискованные игры… Только ты меня в это не посвящала.

– Тогда что же делал ты, бедный мой Эрик? Если всепартии вела только я?

– Ну-у… Там, где попадались крепкие орешки снестандартной сексуальной ориентацией, бросали в бой легкую кавалерию, аименно: младшего братца, как две капли воды похожего на тебя. Такую же дрянь,как и ты сама. Такое же орудие шантажа, как и ты сама.

– Шантаж, вот как… Мы вытягивали деньги таким пошлымобразом?

– Ну-у… Теперь вижу, что ты пережила тяжелую болезнь.Деньги были важной составляющей. Но не главной. Информация, любовь моя, – Эрикподнял ухоженный палец, – информация!.. У нас было маленькое семейное дельце поторговле информацией. И грязную работу делала не только ты. Меня тошнило отбогатых педиков, я их ненавижу, я же воинствующий гетеросексуал. Но чего несделаешь ради любимого человека. Я тебя имею в виду, Анька.

– Представляю, как ты должен меня ненавидеть!

– Да ты с ума сошла, Анька! Ты мне открыла столькихлюдей и такую власть над ними – пусть минутную, но власть… Ты дала мне такойкайф от ощущения полноты жизни, который я бы никогда не получил, массируявысохшие груди своих зажиточных старух. За тебя, любовь моя…

…Мы быстро напились. Слишком быстро, чтобы Эрик смогдосказать конец истории, а я – выслушать его. Я смутно помнила, как он отнесменя в комнату, аккуратно раздел, стараясь не касаться моего тела, и укрылодеялом. И хотя мне вдруг захотелось, чтобы он остался со мной, также аккуратновышел, плотно прикрыв за собой дверь.

…Это был первый сон, приснившийся мне за все то время, когдая пришла в себя. Он состоял из обрывков рассказанного мне Лапицким и Эриком, внем я была лишь деталью общего плана фотографий. Погибший майор, погибшаядевушка с короткой стрижкой; смазанные лица людей, которых я никогда не видела;небесная униформа хирургов, которые делали мне аборт… Легкая пронзительная больв низу живота.

От этой фантомной боли я и проснулась. Голова раскалывалась,в пересохшем горле неслись по песку спутанные шары высохших растений, сердценеприятно подрагивало. Сон, наполненный застывшими фотографическимиизображениями и сам похожий на фотографию, не принес мне облегчения.

Я резко поднялась. Фотографии. – Конечно же, должны бытьфотографии, связанные с моей прошлой жизнью. Должны быть какие-то материальныесвидетельства, подтверждающие мое существование. В моей комнате ничего, кромевещей, не было. Я набросила на себя халат, в который накануне, после ванны,завернул меня Эрик, и отправилась к нему.

…В комнате Эрика горел маленький ночник. Не выключенныйтелевизор мигал белесым экраном. Сам Эрик спал, свернувшись клубком на кушетке.Большой ребенок, больше ничего не скажешь. Это было так трогательно, что я нерешилась его будить.

Разберусь сама.

Стараясь не шуметь, я начала рыться в коробках. И спустяпятнадцать минут нашла то, что искала, – несколько маленьких альбомов сзабавными зверюшками на обложках. У всех этих прилизанных кошечек и щенков былкитайский разрез глаз. Стараясь унять дрожь в пальцах, я открыла первый альбом,заполненный стандартными, уныло-цветными снимками – девять на двенадцать.