– Да отстань ты.

Окажись с ним девушка в белом платье, что бы она сделала? Нет. Тут она не может оказаться. Никак не может. Встретив его здесь, она бы взяла его за руку и увела в самый центр солнца, провела к воде босиком, они бы весело пробежались, перепрыгивая волны, и прыгнули в самое солнце.

– Ты совсем поплыл, Глеб, – сообщает он своему отражению в туалете. – Ты совсем. Совсем-совсем.

Ему не нравятся эти романтичные розовые сказочки. Нет. Он совсем не такой. Глеб – это не про любовь, не про закаты, не про… Не про многое, к слову. Он же сам давно понял: у него любовь пьяная и всеобъемлющая. Его любовь расплескивается в нетрезвом угаре на всех сразу. Он полигамен, настоящий самец, он любит стадо, а не овцу. Он любит овцу как концепцию, не более.

Иногда Глебу даже стыдно быть таким бездушным, стереотипным бабником, но, скорее, ему стыдно не за количество разбитых сердец, а за то, каким же банальным и избитым клише он является. Правда, таких даже в кино уже не показывают. «Современной девушке, в мире феминизма и #metoo, бабники не так интересны», – объяснила ему Кристина, когда при нем же листала его профиль в «Инстаграме». Это был один из редких моментов, когда они еще взаимодействовали друг с другом, а не просто сосуществовали. «У тебя аудитория мужская, вот, посмотри статистику. Ты – красивая картинка их жизни. Ты – личное порно для пацанов. Все хотят быть такими, как ты, но никто не хочет быть с тобой».

Она так складно это сказала, анализируя его профиль, что он даже подумал: «Ща, еще немного, еще чуть-чуть, и, честное слово, влюблюсь. Правда, Господи, честно, влюблюсь как мальчишка».

Но в следующую же секунду Кристина стала снимать с него рубашку, и там уже было совсем не до любви.

– Какой же я мерзкий, – рассмеялся Глеб своему отражению. – Такой мерзкий. Надо разбить статую Будды.

* * *

Светозар возглавил променад позора. Горделиво, с какой-то маньячной важной грацией он вернулся на виллу в Убуде. Следом за ним шел сгорбленный, с выражением лица нашкодившего школьника Глеб, сияя огромным фингалом под глазом, а Марго с виноватым видом замыкала процессию.

– Можно, пожалуйста, чтобы хоть один день ничего не происходило, – взмолился Сева, доставая из морозильника огромный кусок свинины и передавая его Глебу.

Тот только кивнул. Выглядел он как никогда подавленно. Ни следа его фирменной улыбочки дебошира.

Пару часов назад Глеб собрал всю свою силу, чтобы кинуться на двухметровую статую Будды из гранита и повалить ее наземь. Каменное божество раскололось под крики окружающих. Уши, плечи, кисти и, разумеется, голова прокатились по танцполу под ритмы летних хитов и всеобщего испуганного визга. Глеб ясно помнил, как голова Будды с блаженной, игривой улыбкой еще пару раз крутанулась и замерла ровно на боку, продолжая наблюдать узкими полуприкрытыми глазенками за Глебом. Дальше он ничего не видел, потому что то ли охранник, то ли кто-то из посетителей ударил его в солнечное сплетение, да так четко, что потемнело в глазах. Его скрутили, запихнули в каморку охраны и долго пытались чего-то от него добиться. Глеб ничего не понимал, разумеется, он был слишком пьян. Скорее, по старой привычке он набрал Марго и протянул трубку. Балийцы взяли смартфон и удивленно уставились на Глеба:

– Звонок сбросили.

Это было предательством чистой воды. Вдруг Глеб ощутил себя как никогда беспомощным. Он набрал еще раз и еще раз. Охрана Finns требовала от него огромный штраф, грозилась судом и полицией, потому что Глеб фактически оскорбил святыню, а тут это вообще преступное дело. Разумеется, они хотели от него денег. Слишком больших денег.

Он не нашел другого выхода, кроме как звонить Светозару. В этот момент Марго уже была в пути.

Она все-таки не выдержала и всю дорогу до Чангу проклинала каждый километр. Марго прекрасно знала, где Глеб, благодаря его сторис и могла даже не брать трубку. Вряд ли он звонил ей, чтобы извиниться или пригласить потусоваться вместе. Нет. Она его слишком хорошо знала.

И несколько раз мечтала развернуть машину и уехать в закат, мечтала бросить его и проучить. Пусть хоть раз сделает что-то сам, пусть сам начнет выпутываться. Мужик он или нет? Это ее вина, это она разбаловала его своей заботой и связала себя безнадежными узами. Она устала. Он ею пользуется, буквально пользуется, а взамен ни благодарности, ни уважения. Ни любви, ни тоски, ни жалости.

Таким сучкам, как Кристина, достается Глеб. Где она сейчас? Фото айс латте в каком-то кафе и открытый «макбук», который только имитирует действия. Вот она отвечает на сотни вопросов о Бали. Она и думать ни о каком Глебе не хочет. Она не поедет за ним в тюрьму, она не будет договариваться с полицией, да даже если у него температура поднимется, то только снимет сторис, что у ее парня новый смертельный вирус и вот она, любовь во время чумы. Это Марго всюду бросается его выручать, это она – чертова Мать Тереза на вечных побегушках.

Она правда пыталась ничего не делать. Собрать остатки гордости и самоуважения. Как бы она хотела сидеть с «макбуком» и айс латте в какой-нибудь кофейне и ни о ком не заботиться.

Иногда, смотря на Глеба, она чувствует себя в ловушке. В жизни всегда рассудительная и четкая, но в ней оставались паттерны, которые были ей неподвластны. И как бы она их ни ненавидела, еще больше она ненавидела их забывать. Потом Гуру скажет ей об этом.

К моменту, когда она влетает в Finns, осколки Будды уже сметают, половина посетителей еще шокирована, другая же пьет и танцует, будто ничего и не было. От стойки регистрации ее сразу проводят в каморку к Глебу.

На пороге у нее пропадает дыхание. Это была странная картина.

Глеб сидел с поникшей головой, шмыгал носом, а по виску стекала кровь. На оголенном плече виднелся огромный свежий кровоподтек, окруженный мелкими царапинами. Глеб сидел отчаянно грустно, прямо невыносимо, казалось, что он даже плакал, а перед ним на коленях стоял Гуру. Он держал его за плечи, говорил что-то совсем беззвучно, и Глеб послушно кивал. Будто маленького мальчика успокаивают из-за того, что он упал с велосипеда.

«Разве не этого ты хотела?» – напомнила разумная часть Марго. «Ты его потеряла» – заверила ее остальная часть.

Светозар будто почувствовал ее появление, обернувшись к Марго с этой страшной лукавой улыбкой. Такой, что казалось, будто Глеб пять минут назад продал ему