аж страшно, что аж?.. – Глеб решил налить себе еще. Ему было неуютно про это говорить. Он хотел запихнуть эту мысль куда подальше и не вспоминать, будто сон. Не страшный, нет-нет, сон приятный, такой приятный и обволакивающий, что потом не можешь проснуться.

– Знаешь, я как-то нажрался так, что мне казалось, будто моя собака начала разговаривать. Умно прям так. Я один жил, а она сидит, смотрит на меня и такая: «Леша, Avicii – гений. Да, иногда у него чисто EDM-стиль, но он и кантри не пренебрег. Avicii – гений, мир музыки не мог его гений вынести». А потом собака стала мне советовать, как лучше свести трек. Прикинь!

– Леш, у тебя никогда собаки не было. Ты эту хрень больше никому не рассказывай.

– Ха-ха! Точно! Собаки ж не было. Ну, я это о том, что разное бывает. А у тебя что было?

– Девушка, – с достоинством ответил Глеб. – Какая-то просто нереальная девушка. Как нимфа, ангел, я не знаю. Боже, такая пошлость. Ха-ха. Ну, я не знаю, как тебе ее описать. Понимаешь… Я с такими не сталкивался. Она будто смотрит на тебя, и душу наизнанку, и видит, как рентгеном. И понимает тебя моментально, каждый вдох твой понимает, а сама при этом – непонятная. Загадочная. Нет. Не то. Это что-то… Как динозавры в детстве.

– Как динозавры?

– Ну, знаешь, когда мелкий, видишь динозавров и такой: «Не может быть, чтобы они существовали! Не может быть!». Я должен узнать о них все, не ради информации, а чтобы убедиться, что они были настоящими. Ели что-то, срали как-то, спаривались. Жили в такой эре и нападали на вот этих. Вдруг такой азарт, такое любопытство. И вот я смотрю… Смотрел на нее и думаю: как же я хочу понять, что ты такое. Как ты мыслишь, как ты любишь, как ты чувствуешь. Что ты такое? Что-то совсем мне непонятное, такое сложное, такое мощное…

– Вот это ты, конечно, романтик.

– Но, скорее всего, я ее просто придумал, – он пытался сказать это весело и играючи, таким тоном, который бы звучал гармонично с этим местом. Тоном безопасным, забавным и легким, тоном «у меня все в порядке, и с головой моей все в порядке».

Глеб пьет больше и больше, почти без перерыва, потому что, проснувшись в тесной камере балийской тюрьмы, первое, что он сделал, – стал взглядом искать ее. И когда он смотрел в окно автомобиля или по сторонам, когда они ехали на байк, он продолжал ее искать. Ему казалось, что в нем вчера что-то незаметно сломали, а может, внедрили что-то новое, чужеродное. Будто в нем появился страшный вирус, который разъедает его и меняет до неузнаваемости. И Глебу остро необходимо что-то знакомое.

Он искренне любил алкоголь. Потому что алкоголь универсален. Он везде один и тот же. На Бали, в Москве, в Барсе. Коктейли, где больше льда, чем виски. Чертовы лонгайленды, адские коктейли из всего и сразу. Глеб просто хочет почувствовать себя как дома.

Его дом – не запах сырников, не мамины крики и даже не стационарный компьютер в проводах, в его доме нет старых школьных альбомов и сохранившихся фигурок из «киндера». В его доме нет ничего знакомого. В нем пляшущие тела, музыка и вибрация, которая проходит через позвоночник и все органы. В его доме два кубика льда и виски на два пальца, а если совсем плохой виски, то еще вишневый сок. В его доме все случайно, безумно и открыто. Глеб очень хочет домой.

– Знаешь, Глеб, насчет той девушки… В таком состоянии подсознание общается с нами без преград. И, возможно, оно просто слепило из того, что было, то, что тебе нужно.

Нужно ли ему то огромное чувство вины, которое он испытывал? Влечение, любопытство – да, все это присутствовало. Но связывало его с ней именно невероятное чувство вины и хаотичное, застрявшее в нем желание искупления.

Он утопит его. В хлорке, в бассейне, в зоне ярких бикини. Будет подзывать официанта снова и снова, уже потеряет Лешу, потратит депозит. Вдруг к его лежаку присосется еще пара инста-див на вкус и цвет, их сладкий хохот перебьет музыку. В танцах – точно, в нелепых танцах он себя забудет. Потеряет. Раскрошит себя на сторис, растратит себя на крики в толпу. Ему необходимо вспомнить, каково это – быть дома.

– Я создал «Мясо», понимаешь, я? Это я придумал. Это я дал. Это мое. Мое. Мое.

Ему казалось, что он говорит это Леше, а оказалось, что кому-то похожему. Будда за всем наблюдает и так же улыбается.

– Давайте еще шампанского, ладно? – говорит он совершенно безрадостно, деловито, будто заказывает новую канцелярию в офис. – И вашей херни с арбузом и водкой.

Он падает в бассейн и, двигая руками, стремится ко дну, к абсолютной тишине. Он видит вокруг себя только чужие ноги и плавки. Будто снова стал маленьким, совсем ребенком. Вот его магия Бали. Вот она.

Он доживает до заката, до адски красного солнца, которое множится океаном и мокрым зеркальным песком. Цвет растекается всюду насыщенной красно-фиолетовой мазней, облака подсвечиваются. Люди выстраиваются в ряд. Фоткают.

Глеб настойчиво пытается поставить в воображении рядом с собой Кристину. Она сделала бы фото, конечно, попросила бы его. А потом сняла бы его для лав-стори. Вот он, идеальный, в темной рубашке, таскает ее на руках. Вот невообразимая цифра лайков. Но ему это не нравится. Ему даже обидно, что он смог с такой легкостью понять, что происходило бы, окажись она рядом.

Марго его отсюда уже вытащила бы или села бы, недовольная, за барную стойку. Марго не для закатов. Кристина для «Инстаграма». А кто ему нужен для жизни?

Его инста-дивы, безликая команда поддержки, которых он отличает только по цвету купальника, фоткают закат, охают, затягивают его в селфи. Глеб рад пригодиться, честно, очень рад вписаться в этот праздник жизни и закрутить его вокруг себя, как он делал это сотни и тысячи раз. Это в его ДНК, это уже привычка.

Но не получается, все это неподъемное чувство вины в нем жжет.

– Солнце адское. Просто адское. Все такое красное. Как в аду.

– Ты чего, глупый, это же Бали, это рай. Тут даже пароль от вай-фая paradise[23].

– Где мой демон, где мой демон? – говорит Глеб невпопад. – Где же все мои демоны? Ты не видела моих демонов? А Лешу? Лешу видела? Я тут был с другом.

– У тебя солнечный удар. И кожа красная. Ты сгорел и