– Точно, гражданин начальник, – добавил он хриплым и не совсем трезвым голосом. – Завезли ее туда да и бросили. А сумку и куртку отобрали, как водится. Видать, не угодила чем-то…

– Молчите вы, оба! – прикрикнул на них следователь. – Тоже мне, сыщики нашлись! А то без вас тут не разберутся… Не слышали разве? Подозреваемая утверждает, что сбила человека в куртке. А коли этой самой куртки и сумки на месте не оказалось, значит, стащили их позднее, то есть когда девчонка была в отключке. Вот теперь все сходится. А то лезете со своими идеями. Курам на смех! Надышали тут, не продохнуть!

– Сами же нас пригласили… – огрызнулись мужики.

– Ну, да ладно! – махнул рукой следователь, прекращая диспут. – Приступим к осмотру. Итак, что тут у нас? Осматриваются джинсы…

Он надел резиновые перчатки и, брезгливо поморщившись, поддел пальцем заскорузлые от грязи вещи.

– …джинсы фирменные, марки «Д» и «Г». Написано по-английски.

– «Дольче энд Габбана», – поправила Евгения и сразу же об этом пожалела. Следователь посмотрел на нее просто с классовой ненавистью. – Так будет точнее. Ну, для протокола… И скорее всего они не фирменные. Турецкая подделка, только и всего.

– На мне точно такие же! – довольно заметил понятой, хлопая себя по ягодице, обтянутой джинсой. Участники следственного действия увидели знакомый лейбл.

Следователь почувствовал себя обиженным.

– Попрошу оставить свои комментарии при себе и не мешать проводить осмотр… Итак, джинсы женские, темно-синего цвета, на «молнии». С внешней стороны они обильно испачканы серо-черными пятнами, похожими на грязь. Имеются прилипшие к ткани иголки хвойного дерева.

– Ели, – внесла уточнение адвокат. – Это иглы ели.

– Содержимое карманов отсутствует, – продолжил следователь, не выразив защитнику никакой признательности. – На правой штанине, выше уровня колена, имеются два бурых пятна, визуально похожие на кровь…

Евгения вздрогнула. Собираясь утром к следователю, она представляла себе почему-то обильно испачканные кровью вещи потерпевшей и уже заранее чувствовала дурноту. Действительность оказалась намного мягче.

– Осматривается блуза женская фирмы… «Версаче». У защиты будут возражения на этот счет? – со значением поинтересовался он. – Для вас имеет значение, где ее изготовили? Тут написано, что в Италии.

– Значит, точно Турция, – произнесла Евгения. Ей трудно было удержаться от комментария.

Следователь поднял бровь, желая, видимо, ответить резкостью, но, посмотрев на адвоката, передумал. Они обе его утомили.

– Блуза с V-образным вырезом из белого трикотажа, – заговорил он со скоростью пулемета. – Рукав – три четверти. Спереди и по вороту имеется орнамент в виде продольных полос коричневого и золотого цвета. Блуза обильно испачкана грязью и бурыми пятнами, похожими на кровь… Далее – сапоги… Замшевые, коричневого цвета, на меху. Каблук – четыре сантиметра. Фирма-производитель не указана. Обувь испачкана грязью и хвоей. Замка нет.

Он перевел дух.

– Может, защита желает ознакомиться с вещдоками поближе? Если хотите, можете потрогать.

Евгения и адвокат слегка отстранились от грязной кучи вещей. Трогать их не было никакого смысла. Обе женщины отрицательно покачали головами.

– Тогда подпишем протокол…

На работу Евгения вернулась во второй половине дня. Она чувствовала себя виноватой, словно просидела полдня в салоне красоты, вместо того чтобы трудиться вместе с коллегами. Такое положение дел ее не устраивало. Она выпадала из рабочего графика и, находясь под впечатлением визита к следователю, была не способна сосредоточиться на журнале. Ее работа была творческой, она требовала от нее особого состояния духа, полета мысли, желания созидать. А теперь, проведя несколько часов в отделении милиции, она чувствовала, что ее мысли и речь становятся какими-то плоскими, лишаются всякой образности. Она могла бы писать статьи по типу милицейского протокола – «у меня имеется заплетание дара речи», и это было бы совершенной правдой.

Ко всему прочему Евгения не могла отделаться от мысли, что от нее плохо пахнет. Запах табака, перегара, мышей и еще чего-то неопределенного, но такого же неприятного, казалось, намертво пропитал собою ее волосы, кожу. И даже, уже находясь здесь, в редакции, она чувствовала это зловоние и опасалась, что его ощутят другие. Она не могла позволить себе роскошь заехать домой, чтобы принять душ, и поэтому возила с собой в сумочке небольшой флакон духов. Может быть, она слишком щедро ими воспользовалась – подчиненные косились на нее с подозрением.

– Евгения Федоровна, что прикажете делать с фотографиями? – ворвалась в ее кабинет Юлия Красюк.

– С какими фотографиями? – посмотрела на нее Евгения, словно она только что вернулась с Луны.

– С фотографиями любовницы бизнесмена Л., о которых я вам уже говорила, – несколько обвиняющим тоном произнесла Юлия. – Он их брать не желает, а в его окружении говорят, что эту девицу он уже бросил. Поговаривают даже, что она ему изменила и он выбросил ее на улицу в чем мать родила.

– Не загружай меня пустяками, – разозлилась Евгения. – Если хочешь, обклей ими стены у себя в доме.

Юлии не понравилась резкость начальницы, и она вылетела из кабинета как пробка. Швец уже кляла себя за свою раздражительность. Мало того, что она отсутствовала на рабочем месте, так еще позволила себе грубо говорить с сотрудницей. Красюк была известная сплетница и не брала на себя труд держать рот на замке. Стало быть, сейчас вся редакция узнает о том, что их главный редактор зла, как ведьма. Начнут гадать, в чем причина, и выяснится немало интересного. Например, то, что шефиня совсем слетела с катушек после того, как ее машину забодал олень. Видимо, на нервной почве она захворала какой-то странной, вялотекущей болезнью и стала появляться на работе лишь время от времени, переложив весь груз ответственности на Сбродова. Евгения не знала точно, но могла предположить, что тот уже сообщил коллективу о своих особых полномочиях.

Чтобы успокоиться, она начала просматривать материалы юбилейного выпуска. В нем должна была появиться большая статья главного редактора. Пока что она состояла из разрозненных заметок, в которых были намечены основные идеи. Взяв в руки карандаш, Евгения попыталась свести в одно целое куски своего обращения к читателям. Промаявшись с полчаса, она с досадой отодвинула от себя лист. Фразы получались неуклюжими, словно вырубленными топором, а идеи – затхлыми, словно бы списанными из учебников по литературе. Вдохновение упорхнуло от нее сквозь открытое окно, а в голове заезженной пластинкой крутились обрывки фраз: «Осматриваются джинсы женские фирмы «Д» и «Г»», «сапоги женские замшевые, на меху», «блуза женская с обильными пятнами крови».

Ей захотелось сплюнуть. Ну что за напасть! Как теперь она будет смотреть в глаза своим сотрудникам, требуя от них выполнения заданий точно в срок, когда сама копается со своей статьей неделю? Вспомнив, что, по их замыслу, рядом со статьей будет размещена ее семейная фотография с детьми и мужем, она совсем пала духом. Вряд ли у них получится хороший снимок. Муж на нее по-прежнему сердится, хотя ведет себя вежливо. Но от него веет таким холодом, что ей предпочтительнее было бы выяснить с ним наконец их отношения, чем церемонно здороваться и прощаться, как это делают соседи по дому. Какие уж тут совместные фотографии! Они встанут порознь, чинно, как старые, добропорядочные супруги, которых уже больше ничто друг в друге не волнует. Посередине поместят Ивана и Василису, хотя дочка терпеть не может сниматься, и, как пить дать, устроит какую-нибудь детскую каверзу: или расплачется, или состроит рожицу. Хотя последнее, быть может, и неплохо, учитывая, какие постные лица будут у остальной троицы.