Даже если бы за создание таинственной атмосферы на фермеБлэквуд мне платили жалованье, я бы, наверное, не мог справиться с этим лучше,ибо действительно любил родной дом. Гости в свою очередь тоже вносили своюлепту: как я уже говорил, время от времени кто-нибудь из них заявлял, что виделто старика Манфреда, который, хмурясь, глядел на него из зеркала, то милуюВирджинию Ли, бродившую по комнатам в поисках своих осиротевших детей.

Я впитывал в себя все, что могли дать эти легенды и ихбесчисленные вариации, учился у старших думать и чувствовать по-взрослому и сранних лет начал считать себя таким же самостоятельным и независимым, каким былстарый Манфред. Гоблин легко вписывался в мою жизнь.

Манфред Блэквуд появился в этих краях в тысяча восемьсотвосемьдесят первом году вместе с молодой женой Вирджинией Ли. Он начинал какдержатель салуна в окрестностях Нового Орлеана, потом решил сколотить состояниена торговле и перебраться в город, но не нашел там подходящего места,отвечавшего его представлениям о роскоши, и в конце концов переехал на просторысеверного берега озера Поншатрен.

Здесь он нашел участок, состоящий из возвышенного клочказемли, где можно было возвести потрясающий особняк (с пристройками для слуг,конюшнями, террасами и лужайками), двух сотен акров дремучих болот, чтобыохотиться, и очаровательного заброшенного кладбища с каменной церквушкой, откоторой остались одни стены, – в память о тех семьях, которые давным-давновымерли или покинули эти места.

Манфред разослал своих архитекторов в лучшие дома натчезов[9], чтобы отыскать наиболее интересные детали для своего особняка,а за созданием изогнутой лестницы и фресок в стиле греческого ренессанса оннаблюдал лично.

Все это делалось из любви к Вирджинии Ли. А ей такполюбилось кладбище, что она даже иногда ходила в пустую каменную церквушкупомолиться.

Четыре дуба, что охраняют кладбище сейчас, уже в то времябыли довольно высокими, а близость старого кладбища к болоту с его уродливымикипарисами и бесконечными гирляндами луизианского мха несомненно усиливала, даи усиливает до сих пор общую атмосферу меланхолии.

Но Вирджиния Ли не была сентиментальной викторианскойдевушкой. Образованная, любящая свое дело медсестра выхаживала Манфреда вбольнице Нового Орлеана, куда он попал с жестоким приступом желтой лихорадки и,как многие ирландцы, едва не умер от этой болезни. Она с огромной неохотойоставила свою профессию, но Манфред, гораздо старше ее и опытнее, был оченьнастойчив и в конце концов окончательно покорил юное сердце.

Именно для Вирджинии Ли Манфред заказал свой портрет,который сейчас висит в гостиной. Манфреду было за сорок, когда он позировалхудожнику, но уже тогда он начал внешне походить на бульдога: обвисшие щеки,упрямо выпирающая нижняя челюсть и большие печальные голубые глаза. К этомувремени, то есть приблизительно к тысяча восемьсот восемьдесят пятому году, егопышная шевелюра уже успела поседеть. Даже через сорок лет, когда тетушка Куинполучила от него в подарок камею, а вскоре после этого он навсегда пропал наболоте, волосы Манфреда оставались по-юношески густыми.

На портрете он не выглядит порочным. Скажу больше, я всегдасчитал, что изображенный на картине человек начисто лишен тщеславия, еслипозволил повесить в собственном доме такой неприукрашенный портрет самого себя.

Как ты сам мог судить по портрету в столовой, Вирджиния Либыла, несомненно, красива: женщина-девочка со светлыми волосами ипронзительными голубыми глазами. Говорят, она была очень остроумна и находчива,ее речь отличалась мягкой иронией, и она безоглядно любила своих детей, Уильямаи Камиллу. Что касается Изабеллы и Филиппа, умерших в детстве от столбняка иинфлюэнцы, то она до конца своих дней не переставала их вспоминать.

Вирджинию Ли унесла скоротечная лихорадка, а еще бедняжкамного лет страдала от малярии. Однако она мужественно боролась с болезнями,каждый день самостоятельно одевалась и спускалась вниз. Так было и в тусубботу, когда она умерла. В тот день она лежала на диване, вела интереснуюбеседу, как обычно пребывая в веселом расположении духа и подшучивая над собой,а где-то около полудня сделала свой последний вдох.

Ее похоронили в том самом небесно-голубом платье, в которомона изображена на портрете. И если в нашем доме есть семейный святой, то этоВирджиния Ли. Признаюсь, иногда я и сам обращаюсь к ней с молитвой.

Говорят, что Манфред, вспыльчивый старик, оставшийся послесмерти жены с двумя крошечными детьми на руках, совсем лишился разума. Он торевел, как раненый зверь, то принимался бормотать себе под нос. Не в силахвидеть ее могилу на маленьком кладбище – к тому же он, скорее всего, не имелправа хоронить ее на территории собственных владений, – Манфред приобрелогромный склеп для всей семьи на новом кладбище в Метэри, в окрестностях НовогоОрлеана. Там наших родственников хоронят и по сей день.

Я дважды видел этот мавзолей: когда умерла Милочка, а потоми Папашка. Полагаю, что останки малышей, Изабеллы и Филиппа, тоже перенесли всклеп, но, если честно, никогда об этом не спрашивал.

Надгробное сооружение на кладбище Метэри представляет собойнебольшую часовенку из гранита и мрамора, с двумя пятифунтовыми, высеченными изгранита ангелами по обе стороны от бронзовых ворот и витражом напротивоположной стене. Узкий проход разделяет склеп на две половины, в каждойиз которых имеются по три гнезда для гробов.

Уверен, ты знаешь порядок погребения в таких мавзолеях:гробы помещают в гнезда, а когда те оказываются заполненными, но требуетсяместо для очередного усопшего, самый старый гроб вскрывают, кости высыпают вподземную могилу, а сам гроб разбивают на куски и выбрасывают, освобождая такимобразом почетное место над землей.

Я всегда думал, что, когда умру, меня тоже там похоронят, нотеперь судьба не подарит мне роскошь завершить свой жизненный путь в семейнойусыпальнице. Хотя... Кто знает? Возможно, в будущем, после того как я наберусьсмелости покончить с таким существованием, мои бренные останки все-таки попадутв этот склеп.

Но вернемся к Безумцу Манфреду, как стали называть в округемоего несчастного предка. У него появилась привычка отправляться в одиночку наболото Сладкого Дьявола, беспрерывно бормоча при этом какие-то проклятия.Иногда он не возвращался по нескольку дней кряду.

Такие его отлучки всегда вызывали тревогу, ибо знали, чтоболото Сладкого Дьявола никогда не расчищали и в результате оно густо зарослолесом и стало почти непреодолимым для пироги. Ходили легенды, что там водятсямедведи, пумы, рыси и даже еще какие-то неизвестные создания, которые жутковоют по ночам.