— Скажите, — спросил Габриэль, не поднимая головы, — когдавы здесь были в первый раз, вы уже видели вот это?

И он показал на окрашенный чем-то красным небольшой пучоктравы, лежащий на песчаной дорожке, которая вела к калитке.

— Не помню, — честно сказала Алена. — А это что?

— Ну, по-моему, кровь, — буднично ответил Габриэль. — И еслимы приглядимся к тому, как лежит эта трава, как она кое-где разрезана, можнопредположить, что о пучок кто-то вытер довольно острый нож, запачканный кровью.

— О господи! — изумилась Алена. — Быть того не может!

— Посмотрите сами, — предложил Габриэль. — Можете дажепотрогать.

Алена поспешно спрятала руки за спину и присела на корточки.Вернее, попыталась присесть, насколько позволила перетянутая бинтом нога.

А ведь и правда.., очень похоже на кровь!

И вдруг ее осенило! Причем догадка ударила так резко, чтоона почувствовала, как похолодело лицо, и даже голос какое-то мгновениеотказывался повиноваться.

— Мне кажется, это было здесь раньше, еще прежде, чем мыпришли. Потому что Лизочка сказала, что боится красных гусей, но сама в тотмомент смотрела вовсе не на озеро, а в сторону дома. Может быть, она виделакровь? Правда, она показывала на окно…

— Вот на то? На открытое?

— Да.

— Но гусей в окне, наверное, не могло быть? — усмехнулсяГабриэль.

— В том-то и дело! Оттуда что-то высовывалось, там что-томелькало, вроде гусиная шея, гусиная голова, вот так! — Алена вскинула руку,загнув ладонь, получилось и впрямь похоже на гусиную шею с головой, да так насвою руку и уставилась.

Габриэль присвистнул:

— Вы имеете в виду…

Она еще и сама не вполне понимала, что имеет в виду, ноГабриэль понял даже раньше, чем ее мысль оформилась:

— Вы имеете в виду, что там кто-то махал рукой?

Алена прищурилась, выстраивая в памяти картинку, потомсказала неожиданно:

— Но тогда… Получается, что тот человек должен был лежать наполу. Зачем ему махать рукой, лежа на полу?

— Например, подавать какой-то сигнал, звать на помощь, —пожал плечами Габриэль. — Если уж тут, на дорожке, кровь, то, предполагается, вдоме может быть раненый, да и вообще что угодно. Или вы считаете, что такиевещи происходят только в криминальных романах?

Алена Дмитриева, в жизни которой сплошь и рядом происходиливещи, которые потом становились предметом описания в ее криминальных романах,задумчиво посмотрела на Габриэля, но ничего не сказала.

— Ну ладно, — улыбнулся он. — Вот ваш поясок, держите. И..,просьба вот какая: я сейчас войду в дом, а вы постойте здесь. Просто так, навсякий случай.

— То есть как это — вы войдете в дом? В чужой дом?! —поразилась Алена, которая знала о священном уважении французов ко всему, передчем стоял эпитет prive — «частный».

— Ногами, — потопал по дорожке Габриэль, показывая, как онвойдет. — Сначала левой, потом правой или наоборот, как получится. Скажу,заехал не туда, спрошу дорогу на… Вы не знаете какого-нибудь названия тутпоблизости?

— Тур, — сообщила Алена. — И Париж — вот все, что я знаю.Ну, еще Шамбор и другие замки на Луаре, но это вроде совсем уж в другуюсторону.

— Париж тоже в другую сторону, — усмехнулся Габриэль.

— Да вы спросите дорогу на Канзас или Техас, — не удержаласьАлена.

Габриэль послал ей свой знаменитый взгляд из-под полей исказал:

— Так я и поступлю, пожалуй. Но вы вот что имейте в виду:при малейшем признаке чего-то странного — ну, скажем, я закричу, или кто-тозакричит другой… — короче, чуть только вам хоть что-то покажется неладно, пустьдаже гуси загогочут, немедленно бросайтесь отсюда прочь. Бегите бегом на фермук Руалю и вызывайте полицию.

— А кто такой Руаль? — наивно спросила Алена. — И где егоферма?

— Нашего гостеприимного хозяина зовут Терри Руаль. Ну аферма его — та самая, где мы с вами встретились.

Алена кивнула:

— Понятно.

— Понятно что? — настойчиво спросил Габриэль. — Кто такойРуаль или что вы меня поняли и послушаетесь?

— Хорошо, послушаюсь, — пообещала Алена. — А вы правдадумаете, что может быть какая-то опасность?

— Кто знает… — усмехнулся Габриэль и подошел к калитке.Взялся за нее и обернулся:

— Не стану обременять вас прощальными напутствиями и проситьпередать последнее «прости» моей престарелой матушке и малым деткам.., хотя быпотому, что матушка моя давно опочила, а детками я вроде бы еще не обзавелся.Но если вдруг что не так.., имейте в виду, что мир тесен.., тесен гораздобольше, чем нам кажется. И Морису это передайте, хорошо?

Честно говоря, Алена не слишком-то хорошо слушала, что онтам говорил своим насмешливым голосом: опять стало жутко, опять захотелосьубежать отсюда как можно дальше, но теперь было уже нельзя — она ведь былачем-то вроде засадного полка Боброк-Волынского на Куликовом поле и хотя в битвувступать не собиралась, то хотя бы помощь позвать была обязана. И онапросто-таки приковала себя к месту, стиснула кулаки, чтобы никуда не двинуться,уставилась в замшевую жилетку Габриэля, которая удалялась от нее… Интересно, откого из своих предков унаследовала Алена Дмитриева эту привычку, пагубную,можно сказать, страсть беспрестанно вляпываться в какие-то жуткие истории? Неиначе от прадедушки — прокурора Георгия Владимировича Смольникова, который, ковсему прочему, не отличался высокими моральными качествами — совершенно как иАлена Дмитриева, которая, как ей самой иногда казалось, вообще не имеетпредставления о нравственности…

И вот прямое и непосредственное подтверждение этому: смотритона в спину человеку, который идет навстречу неизвестности и, очень может быть,навстречу смертельной опасности, а думает о том, что у него потрясающе красиваязадница — подкачанная, сильная, выдающая то ли танцора, то ли бегуна, то лилюбителя верховой езды. Между прочим, женщины обращают на мужские ноги и попкиничуть не меньше внимания, чем мужчины — на женские. Такой же волнующий видсзади был у одного знакомого Ален иного танцора… Так, прочь из головы глупости!

Габриэль подошел к террасе и крикнул:

— Извините, господа, нельзя ли видеть хозяев? — помолчалнемного, снова окликнул: