Огги кивнул, стискивая руку Жан-Клода.

– Так давно это было, Жан-Клод, так давно! И никогдамне к ней не вернуться.

– Мы должны питаться от тебя, Огюстин, и так, чтобы ниодин другой приезжий мастер больше на такое не осмелился.

Он кивнул, хотя вряд ли понял, что имел в виду Жан-Клод. АЖан-Клод сдерживал ardeur, настолько, чтобы можно было думать – хоть немного.Когда он его отпустит, ardeur захватит нас полностью, и не будет шансапередумать.

– Он будет предостережением другим гостям, Жан-Клод,иначе мы не переживем этого съезда. Это твои друзья, и они чуть не подчинилинас своей воле.

Я посмотрела на него, и ощутила ту часть своей личности, чтопозволяла мне убивать, позволяла делать то, что необходимо. В каком-топричудливом смысле это решение диктовалось бизнесом. Политическое решение, вцелях выживания. Я знала, что мы можем подчинить себе Огги – он был сильнееЖан-Клода, но я чувствовала, что можем. Ощущала, что мы можем питаться от неготак, что неважно будет, кто там сильнее. Не убить его, но взять его, присвоитьсебе – в каком-то смысле, который я не могла даже выразить словами.

Жан-Клод сказал, будто прочел мои мысли – как оно, вероятно,и было:

– Я тоже это чувствую, ma petite, но…

– Никаких «но». Мы его можем взять, я это чувствую.

– Вероятно, Белль Морт все еще слишком сильноприсутствует в твоем разуме.

Это был голос Ашера, сдавленный от усилия. Мы оба посмотрелина него – его руки дрожали в воздухе, будто удерживая огромный вес.

– Быстрее, Жан-Клод! Быстрее, мы долго этот круг неудержим.

– Он начал эту ссору, – сказал Реквием, –давайте мы ее закончим.

У него руки не тряслись, но напряжение в голосе тожеслышалось.

Жан-Клод опустил глаза на Огги.

– Вот что пойми, Огюстин: мы никогда так не питались. Яне знаю до конца, что случится. Устраивает тебя такой риск, ведь страдатьпридется тебе, если дело обернется плохо?

Я скользнула по нему ртом, языком играя по кожице. Он содрогнулсяи ответил просто:

– Да.

– Перестань, ma petite, иначе он не может думать.

Я снова встала на колени и перестала его касаться – положиларуки на колени, как хорошая девочка. Наверное, так было честнее.

– Огюстин, согласен ли ты на это?

Он кивнул, протягивая руки к Жан-Клоду.

– Да, да, видит Бог, чтобы вы оба, да, да, да!

Он так вцепился в Жан-Клода, что это должно было бытьбольно.

Жан-Клод погладил его по волосам, успокаивая.

– Тогда мы сделаем то, что ты просишь.

Он посмотрел на меня, и будто дверь у меня в головеоткрылась. Какой-то внутренний страж, которого, очевидно, Жан-Клод всегдадержал на охране меток, исчез, и они открылись в полную силу. Меня это на мигошеломило, пришлось опереться на бедра Огги, чтобы сохранить равновесие, и кактолько я его коснулась, ardeur заревел во всю мощь, но на этот раз я ощущала надругом конце тела Жан-Клода. Ardeur был не один, их было два, как два разныхогня, и Огги был нашими дровами. Мы жгли его, и он хотел этого.

У меня в голове послышался шепот Жан-Клода:

– Я отпускаю поводок, ma petite. Ты готова?

Я кивнула. Он отпустил, и я с криком рухнула в бездну.Бездну кожи и ртов, рук и тел. Вся я превратилась в одну болезненную,пульсирующую жажду. И чем она будет сейчас утолена, мне было все равно.

Я оказалась на полу, под Огюстином, эта изогнутая твердостьвходила в меня и выходила, и я кричала для него, и в крике было наслаждение,жажда, радость и похоть. Он приподнялся на руках, я видела, как входит в меняего плоть, но к нам присоединился Жан-Клод, и угол пришлось изменить.

У нас никогда так не было, чтобы кто-то был между нами, и мыпитали ardeur. Все это время с Ашером, Микой, Натэниелом, Ричардом и Джейсономвсегда в середине была я. Мы с Жан-Клодом питались друг от друга, он питался отменя, пока я питалась от прикасающихся ко мне мужчин или мужчины, но никогда небыло, что Жан-Клод касался кого-то, кроме меня, когда мы были оба голые. Соткрытыми настежь между нами метками я знала, чего это ему стоило, какимневероятно осторожным приходилось ему быть в минуты, когда полагаетсяотбрасывать всякую осторожность. Так осторожен, так боялся меня отпугнуть,отвратить, так боялся того, что могут сказать другие мужчины о попавшей не тударуке или случайной ласке. Так чертовски осторожен, и вдруг, сейчас, надобность восторожности уходит. Я ощутила, как спадает в нем невероятное напряжение –будто выдох при долго-долго задержанном дыхании.

Сперва он исследовал Огги пальцами, а влагой моего теласмазал те места, где естественной смазки нет. При открытых метках я увидела вспышкивоспоминаний о других мужчинах, других временах. Отрывочные образы – но и их онпрогнал, все еще опасаясь того, что я могла бы подумать. Но тело Огги было ужево мне, и я ощущала, как он рвется навстречу каждому прикосновению. Все, чтоделал Жан-Клод, усиливало его страсть, и я уже об одном только думала – какОгюстин двинется в меня, когда в него войдет Жан-Клод.

Жан-Клод вошел медленно, и Огги замер надо мной, будтососредоточился на этом ощущении. Долго у него ничего такого не было. Как онговорил уже, предпочитает он девушек, а это значило, что даже сейчас, когда обамы рвемся в бой, Жан-Клоду надо быть осторожным, очень осторожным. Ничто так непортит секс, как непреднамеренная боль.

Но наконец вошло все, что должно было войти, и напряжениепокинуло Огюстина, опустившегося на меня, входящего в тот ритм, который задалнам обоим сверху Жан-Клод. Они поймали этот ритм, Огюстин входил в меня ивыходил, медленно, тараня в конце, и я постанывала на вершине каждой фрикции.

Они двое нашли такой ритм, что вершина одного движения былавершиной и другого, и мы с Огги вскрикивали разом, а Жан-Клод вел нас обоих. Япыталась двигаться вместе с ними, но двойная тяжесть придавила меня к полу, и ятолько могла сжимать Огги, когда он входил и выходил. Ногами я охватила ихобоих, и Жан-Клод задевал мне ступню. У меня между ногами стал нарастатьтяжелый, сладкий вес, я знала, что надвигается оргазм, и мы не могли себепозволить, чтобы это было сюрпризом, но Жан-Клоду говорить не надо было – онзнал.

Он смотрел на меня поверх плеча Огюстина, глаза его тонули всинем пламени, будто ночное небо могло гореть. Волосы разлетелись, прядиприлипли к вспотевшему лицу. Я знала, что у меня глаза горят темно-каримпламенем, будто я сама стала вампиром. Такое уже бывало. Мы смотрели друг надруга поверх плеча Огюстина, и тяжесть росла, росла, росла…

– Ты дышишь по-другому, – шепнул Огюстин.

Я кончила с воплем, и мужчины будто ждали этого момента,будто долго и яростно сопротивлялись, чтобы этого не случилось, а теперь можнобыло сдаться.