– Ты печален.

– Он был моим другом, я не хотел порабощать его, какБелль. Я видел, как ее жертвы отдавали все, предавали любой обет, любоедоверие, ради ее тела. – Он прижал меня к себе покрепче. – Такойсилой я никогда даже не желал обладать.

– Ты тоже несешь в себе ardeur.

– Oui, но ardeur такого уровня есть только у нее. Мывсе думали, что только Белль Морт может управиться с такой силой.

– Тебе не хочется этой силы.

– Я хочу быть настолько силен, чтобы никто не смелбросить мне вызов, мне или моим людям. Но этой силы – и того, что оназначит, – я боюсь.

Слишком быстро билось его сердце под моим ухом. Это всевремя так было, или только сейчас началось?

– В каком смысле – значит?

– В Европе некоторые уже страшатся роста моей силы.Сведения, что я владею ardeur'ом на том же уровне, что и Белль Морт, могутсклонить весы при голосовании в совете. И будет решено нас убить, чтобы я несоздал в Америке державу такую же сильную, какой владела когда-то в ЕвропеБелль. Или другие мастера Америки договорятся нас убить – из страха, что ястану тираном, подобным европейскому совету.

– И насколько это вероятно? – спросила я.

– Это возможно.

– Насколько возможно?

Вдруг до меня дошло, что случайная беременность – это можетбыть не худшее из наших несчастий.

– Мы должны разобраться в этих новых силах, ma petite,и быстро. Должны проверить их на мастере, которому мы доверяем, до того, как ядопущу тебя на завтрашний прием. Мы должны узнать, если получится, с чем имеемдело. И срочно.

На той стороне двери послышался разговор на повышенныхтонах. Клодия вопила:

– Куда это ты так собрался, как через проходной двор?

– А ты меня останови, – ответил рассерженный голосРичарда.

Жан-Клод вздохнул, и я устроилась пониже в воде. Ссориться сРичардом мне никак сегодня не хотелось, но, судя по ощущению его за дверью,выбора мне не предоставили.

– Впусти его, Клодия, – попросил Жан-Клод.

Дверь открылась, но первой вошла Клодия, будто бояласьоставить нас с ним наедине. Его сила рванулась в дверь, как волна раскаленноговоздуха впереди лесного пожара – волна, удушающая и убивающая все на своемпути. Мы подняли не только наш, но и его уровень силы, и сейчас нам предстоялоузнать, насколько Ричард заставит нас об этом пожалеть.

Клодия встала между Ричардом и ванной, загородив его от нас,поскольку была дюймов на пять его выше. Загородила, впрочем, не полностью –бодибилдингом она занималась серьезнее, но он был в плечах шире. Вот эти плечида мелькнувшая нижняя часть тела сказали мне, что одет он в синие джинсы икрасную рубашку. В дверях столпилось черное стадо – это охранники пыталисьсообразить, что делать. Из них некоторые были вервольфы, а он – их Ульфрик.Встать на пути своего царя – не лучший способ выжить.

Его сила клубилась по комнате незримым огнем, будто водадолжна была от него вскипеть, и это, поняла я, не только сила Ричарда. Клодиябывала моим телохранителем много месяцев, год, быть может, но до сих пор япросто не знала, сколько потусторонней силы в этом мускулистом высоком теле.Это ее сила тоже пылала сейчас в комнате – Клодия была сильна не толькофизически. Трудно стало дышать, будто воздух вдруг нагрелся и обжигал губы, каккофе, на который надо сначала подуть. Не знаю уж, что Ричард сделал там,снаружи, но Клодии пришлось отбросить притворство и показать свою мощь – какпредисловие или предупреждение.

И ее голос отдался эхом:

– Дальше ни шагу, пока не покажешь, что взял себя вруки.

Она согнула ноги, пригнулась вперед. Боевая стойка – оГосподи!

– Отойди! – рявкнул Ричард низким рычащим голосом.

Тоже плохо. Мы с Жан-Клодом переглянулись, он слегка пожалплечами.

– Ричард! – позвала я.

Пришлось повысить голос и повторить еще два раза, пока онотреагировал.

– Вели ей отойти, Анита, – прорычал он.

– И что ты тогда будешь делать? – спросила я.

Горящая сила будто засомневалась, стала слабее. Голосостался таким же рычащим, но как-то менее уверенным.

– Не знаю.

Прозвучало так, будто он не думал, что будет делать, когдадо нас доберется. Это было не похоже на Ричарда – понятия не иметь, что онсобирается делать.

– Ты попытаешься на нас напасть? – спросила я,выпрямляясь в воде, чтобы выглянуть из-за Клодии и заглянуть в лицо Ричарда.

Волосы у него перепутались – каштаново-золотистые. На солнцев них было бы больше золота и еще – медные пряди. Волосы у него быликаштановые, но такие, будто никак не могли решить, стать им белокурыми или жетемно-рыжими. Они отросли наконец до плеч. Ярко-алая футболка натянулась набицепсах, потому что Ричард крепко сжал тугие кулаки. Еще чуть-чуть – и швы невыдержат напряжения мышц. Летний загар выделялся темным на красном фонефутболки.

Ричард взглянул на меня – полной силой своих глаз, и у меняхолодок пробежал по спине: это были глаза волка – янтарные, золотистые, иничего не было в них человеческого. Начало превращения. Неудивительно, чтоКлодия встревожилась.

Обычно ямочка на подбородке смягчала четкое совершенствоскул и резко мужскую красоту его лица. Он более других мужчин моей жизни былкрасив именно по-мужски. Никогда нельзя было бы принять Ричарда за девушку –даже со спины, даже с длинными волосами. Слишком мужественным было его тело.Сегодня эта ямочка ничего не смягчала – слишком явно отражался на этом лицегнев. Питал этот гнев его силу – или сила питала гнев? Непонятно, да и какаяразница? И так опасно, и так.

– Держи себя в руках, Ульфрик, – сказала Клодия.

Он обратил к ней золотистые глаза:

– А если нет, то что?

Впервые за все время, что я его знала, Ричард провоцировалссору. Очень на него не похоже, обычно так поступаю я.

Мы с Жан-Клодом одновременно стали выбираться из ванны. Онпотянулся за пушистым белым полотенцем, обернул вокруг талии. Обычно ликантропыне смущаются наготой, но сегодня Ричарду она могла и не понравиться – особенноу Жан-Клода. У Ричарда есть некоторая гомофобия, и те наши действия, которые онсегодня ночью ощутил, могли ее спровоцировать.

Нож и пистолет я оставила на краю ванны – убивать Ричарда яне стала бы, и он это знал. Во-первых, есть шанс, что при гибели одного из насвампирские метки убьют нас всех, во-вторых, почти всегда я слишком его любила,чтобы желать ему смерти. Правда, как раз сейчас был момент исключения. Тотмомент, когда мне хотелось, чтобы у него было меньше пунктиков и больше сеансовпсихотерапии в анамнезе. Психотерапию он проходил, но явно недостаточно длятого, что мы делали сегодня с Жан-Клодом – а он ощутил. Он был третьим в нашемтриумвирате, и из всех, с кем мы делили силу, Ричард острее, наиболее физическипочувствовал связь с тем, что мы делали. Он, тот, кому все это больше всего непо душе, получил полную дозу. Несправедливо, конечно, но так было.