Ашот с Дроздовым втаскивают потрепанного Белкина в автобус. Дроздов командует: «Водку давай!» Я смотрю на Дроздова: о чем это он? Ашот, не глядя на меня, раскрывает этюдник, достает стакан и бутылку. По звяканью догадываюсь, что бутылка там не одна. Значит, коньяк у Дроздова был всего лишь прикрытием. Они тоже досконально изучили объект под названием «академик Невеселов». Ладно, я пока молчу, но потом вспомню им эти пейзажи с этюдами.

Пока Белкину оказывают неотложную помощь (наливают, кстати, и водителю автобуса — за то, что тот хорошо жал на тормоза), над нами по насыпи проезжает дрезина, потом возвращается и кричит голосом бывалого железнодорожника: не нужна ли нам помощь — может быть, со станции пустой вагон пригнать? «Давай, проезжай! — грубо отвечает ему Андрей Иванович. — Рыба наша! Это мы ее поймали! Если хочешь, пригони со станции вагон с пивом, тогда и тебе выделим!»

Этот железнодорожник тоже может быть дьяволом, размышляю я.

Белкину после полустакана водки стало получше, но теперь его надо во что-то одеть. На трассе продолжается суета. Космонавт с Андреем Ивановичем вынимают из исковерканных «Жигулей» двух милиционеров, которых за наше спасение следует представить к правительственной награде. Их кладут прямо в рыбу на заботливо подстеленную Татьянину норковую шубку. У нашего знакомого полтавского сержанта в руках зажата бельевая веревка (нам от этой веревки теперь уже никогда не избавиться), а его коллега судорожно вцепился в ровно срезанный руль от «Жигулей». Оба не могут разжать пальцы. «Водку давай!» — опять командует Дроздов и спешит к милиционерам с новой бутылкой. Первая, значит, уже распита. Лихо!

Мое внимание привлекает поведение Михаила Федотовича… «Куда прешь в рыбу со своими лыжами?!» — ору я. Телевизионщики заодно снимают и меня, орущего из разбитого автобуса, и Андрея Ивановича, который на своем горбу тащит толстого сержанта к «Икарусу», и Дроздова, щедро вливающего водку во второго милиционера, и старого десантника Михалфедотыча — он мастерит носилки из лыж, а я на него ору.

А это что?!. Я вижу, как из тоннеля выезжает наш черный «ЗИМ»… Вид у «ЗИМа» такой, будто его где-то приподняло та й гепнуло, к тому же он припадает на задние колеса под тяжестью четырех серий «Звездных войн». Значит, благотворительные сеансы состоятся при любой погоде на радость всем крекерам-брекерам из Кузьминок, Печенежек и окрестностей. Из «ЗИМа» выскакивает обеспокоенный Павлик, за ним, извиняюсь за пошлость, уже осчастливленная им где-нибудь на аэродроме царица Тамара, за ними — ревизор Ведмедев.

Все живы и невредимы! А я-то за них волновался… Но и это еще не все: из «ЗИМа» появляется нечто совсем уже неуместное в этой ухе из рыбы и разрезанных машин — сам дьявол во плоти, преследующий меня весь день — старикашка в смушковом пирожке. Он-то здесь зачем?

Оказывается, последние слова я пробормотал вслух, и пьяненький Оля Белкин отвечает:

— Где? А, этот… Этот везде «зачем». Профессор Степняк, он же Енисейский… Привет, профессор! — приветствует Оля и чуть не выпадает из автобуса. — Он же народный дантист, он же писатель, он же тунгусский метеорит. Куда ни сунься, везде он. А сегодня он кинокритик… В придачу к «Звездным войнам», — объясняет Оля. — Будет кино объяснять, чтобы мы правильно понимали. А вы думали! Статью против Енисейского! Он вас измором возьмет…

Оля еще что-то говорит, но я уже плохо слышу. Пусть он позовет Дроздова с бутылкой, чтобы оказать помощь мне… Потому что я, кажется, теряю сознание.

Из обморока я выхожу от грохота низко пролетающего вертолета перед въездом в Кузьминки, привалившись к марсианину на заднем сиденье «ЗИМа». Космонавта уже совсем раздели: свой генеральский китель он подложил мне под голову, а шинель накинул на плечи Татьяне. Татьяна расположилась рядом с Павликом и разглядывает мой наган.

— Осторожней! — слабо вскрикиваю я.

— Не беспокойтесь, я вынул патроны, — успокаивает Космонавт.

— Дед, как ты себя чувствуешь?

Татьянину норковую шубку в рыбьей чешуе отдали, наверно, Оле Белкину, а меня погрузили в «ЗИМ», как мешок с картошкой, и приказали Павлику гнать в Кузьминки, пока я концы не отдал. Остальные сейчас грузят зеркальных карпов в подорванный автобус, чтобы тащить его на буксире за автобусом Центрального телевидения. И ждут пива с железной дороги.

— Мне это приснилось?

— Что именно? Дождик из рыбки? — спрашивает Космонавт, внимательно заглядывая в мои зрачки. — Ничего страшного, обычное дело… шаровая молния, шумовые эффекты. Вы — молодцом держались! Помните, что случилось с соратником Ломоносова? Тоже, вроде вас, был академиком, но ему с молнией не повезло.

Навстречу к переезду с воем проносится пожарная машина, за ней поспешает «Скорая помощь». Всем зимой рыбки хочется. Вертолет возвращается, делает над нами круг и опять улетает в Кузьминки… Куда они меня везут, с подозрением думаю я. Зачем марсианин мне зубы заговаривает? Сказал бы просто: «Испугался я за тебя, старый черт. Ты, старый хрен, чуть богу душу не отдал!» А соратника Ломоносова академика Рихмана я помню. Могу даже соврать, что был лично знаком. Не были они соратниками — просто терпимо относились друг к другу, а это уже много. Вообще-то, я люблю «напримеры» из истории отечественной науки, но мы куда-то не туда едем… Вот они где, настоящие дьяволы! Решили заманить меня!

— Стой! — командую я Павлику. — Заворачивай к гостинице, мимо трубы!

Павлик знает, когда со мной лучше не связываться, и с неохотой заворачивает к гостинице. Космонавт с Татьяной переглядываются, но тоже помалкивают, чтобы не нервировать меня. Собрались везти деда в кузьминкинскую больницу… Не на того напали! Лечиться не буду, умру так.

— Ладно, — соглашается Космонавт. — Не хотите в больницу — не надо. Но пока я с вами — умереть не дам.

Проезжаем мимо трубы на пустыре. Это все, что осталось от нашей лаборатории лучевой защиты: пустырь да труба. Летом и трубу снесут. Впрочем, кроме трубы от нашей лаборатории осталось мемориальное кладбище, а на кладбище — восемнадцать невинных душ, захороненных в свинцовых гробах. Там все… и моя жена, и Танькины родители. Беда!.. Эта беда состоит в том, что любую защиту от чего бы то ни было всегда создают беззащитные люди, и эта защита становится защитой для других людей, но не для самих создателей защиты. Беда.

С мыслями о том, как давно это было, проехали трубу, а там, за новым универсамом — гостиница. В универсаме выбросили что-то заморское, и собралась приличная очередь, которую Татьяна высокомерно не замечает, чтобы не компрометировать себя перед марсианином.

— Валенки продают, — удивляется тот. — Белые.

Татьяну осеняет: — Дед, тебе надо