гараж. Здесь он вооружился сапожным резаком, которым до этого резал брезент, проткнул острым кончиком полиэтилен и одним уверенным движением вспорол его по всей длине свертка вместе с липкой лентой – тр-р-р-р-р, и готово.

Внутри оказалась обыкновенная обувная коробка без надписей и маркировок, с одним-единственным пятнышком засохшего клея на торцовой стенке, где когда-то был приклеен ярлык. Коробка, как и сверток, была густо перемотана липкой лентой; разрезая ее, Степан Денисович невольно вспомнил ту дурацкую шутку с подарком, когда счастливый именинник получает большую коробку, внутри которой лежит другая, поменьше, а в ней – еще одна и еще… Именинник открывает коробку за коробкой, пока не обнаруживает в последней, самой маленькой коробочке пресловутую собачью какашку. А в одном американском фильме человек вот так открывал коробочку за коробочкой, а в конце нашел отрезанный человеческий палец – чей именно, Степан Денисович за давностью лет позабыл. Бабы своей, что ли… А может, и сына.

Последняя полоска скотча лопнула с тихим треском. Степан Денисович отложил резак и поднял картонную крышку. Он и сам не знал, что ожидал увидеть, уж очень странная получалась история, но в коробке не оказалось ничего необычного. Там, внутри, заполняя собой весь объем, лежало свернутое махровое полотенце – не новое, но довольно чистое, перевязанное посередке веревочкой.

Степан Денисович вынул его из коробки и взвесил на ладони. Полотенца сами по себе столько не весят, а если внутри лежит пресловутая какашка, то она, наверное, сделана из железа. Тарасюк перерезал бечевку, развернул полотенце и тут же снова свернул, пугливо оглянувшись по сторонам.

В гараже по-прежнему никого не было, и никто не подглядывал за ним через приоткрытую дверь или подслеповатое, затянутое пыльной паутиной окошко. Убедившись в этом, Тарасюк снова развернул полотенце и осторожно, словно тот мог укусить, дотронулся до лежавшего внутри пистолета.

Пистолет был не новый и явно не наш – тусклый, черный, с тонким стволом и плавно изогнутой толстой удобной рукояткой. У него была крупная мушка и круглая, колечком, скоба, защищающая спусковой крючок. Степан Денисович не был экспертом по оружию, но даже он узнал в этом пистолете немецкий «вальтер» времен Второй мировой – оружие знаменитое и, по слухам, очень дельное. Один из его подчиненных, бывший мент, прямо так и заявлял: наш «макарыч», дескать, ихнему «вальтеру» в подметки не годится.

Здесь же, в полотенце, вместе с пистолетом лежал какой-то металлический цилиндр, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это такое. Глушитель, вот что! Ай да Борисыч! Не оставил, значит, в беде, помог решить проблему, а заодно и намекнул, каким образом, по его мнению, эту проблему следует решать. Ну, это-то Степан Тарасюк и без него сообразил, как-нибудь не первый год замужем.

Тарасюк подошел к двери, выглянул наружу, а потом плотно ее закрыл и запер на крючок. Затем пробрался к окну и, встав коленями на верстак, занавесил его куском грязной, промасленной ветоши. В гараже стало темно, как в пещере, и совсем душно, прямо как в духовке. Степан Денисович неуклюже слез с верстака и включил настольную лампу на гибкой ноге, прикрытую захватанным грязными пальцами жестяным абажуром.

Пистолет оказался полностью заряженным – восемь патронов в обойме, девятый в стволе. Калибр у него был, как у «Макарова», – девять миллиметров; боек и прочие части механизма с виду пребывали в рабочем состоянии, что, учитывая возраст данной игрушки, было достойно удивления. Пистолет был чистенький, без единого пятнышка ржавчины, и весь лоснился от смазки. Как человек опытный и бывалый, Степан Денисович заглянул в ствол. Канал был, как зеркало; чувствовалось, что пистолет не валялся все эти годы под стрехой или, наоборот, в подполе, а постоянно был у кого-то под рукой. В связи с этим Степану Денисовичу подумалось, сколько пуль, выпущенных из этого вот ствола и извлеченных потом из обнаруженных в бурьяне трупов, лежит сейчас в милицейском хранилище вещественных доказательств. От этой мысли ему сделалось не по себе; торопливо, но аккуратно собрав пистолет, Тарасюк загнал на место обойму, поставил оружие на предохранитель и завернул его в полотенце.

Глава 8

Рабочие осторожно поместили в кузов последний прямоугольный сверток, для надежности поверх мешковины обернутый еще и полиэтиленом, и закрыли двери полуприцепа. Глеб вдвоем с напарником задвинул засовы; это было проделано синхронно и четко, как будто они совершали некое ритуальное действо, требующее почти театральной зрелищности и военной слаженности. Напарник, который велел, чтобы Глеб называл его не иначе как Всеволодом Витальевичем, продел в проушины дужку здоровенного, примитивного, как кремневое ружье, амбарного замка, дважды повернул ключ, а потом набросил цепочку, к которой тот был прикреплен, себе на шею и аккуратно заправил ключ под рубашку. Да, в отличие от Глеба, под комбинезоном Всеволод Витальевич носил не какую-нибудь майку, а самую настоящую рубашку, да еще и с галстуком, что придавало ему торжественный и официальный вид. Увидев этот галстук, Глеб сразу понял, что получит нагоняй, и взгляд, которым Всеволод Витальевич окинул его голую шею и виднеющийся в вырезе комбинезона треугольник темно-серой майки, только укрепил его в этом мнении.

Директор галереи, или, как ее тут называли, главный хранитель, немолодая полноватая женщина с приятным, располагающим лицом, собственноручно опечатала двери полуприцепа. Представитель таможенной службы внимательно осмотрел печать, зачем-то подергал замок, кивнул и расписался в какой-то бумаге, которую сейчас же отдал Всеволоду Витальевичу. Последний не стал совать бумагу в карман, где ей, по мнению Глеба, было самое место, а отнес в кабину, где аккуратно поместил в специальную папку, лежавшую на панели под ветровым стеклом.

Пока он священнодействовал с видом человека, отправляющегося спасать мир или, в крайнем случае, большую его часть, оставшийся без дела Глеб закурил, стараясь не смотреть на крыльцо, где среди прочих провожающих очень некстати стояла Ирина Андронова. В последний раз, когда Глеб случайно на нее посмотрел, у Ирины Константиновны подозрительно дрожали губы: то ли заплакать она собиралась, то ли засмеяться, а может, просто боролась с желанием обратиться к старому знакомому с напутственной речью. Честно говоря, Глеб с удовольствием послушал бы, что она ему скажет, но что подумали бы все остальные, обнаружив, что искусствовед Ирина Андронова запросто, по-приятельски беседует с водителем грузовика? В общем-то, ничего такого особенного или недостойного в таком разговоре не было, но, зная людей, Глеб мог предположить