обращал ни малейшего внимания на эти вопиющие нарушения спортивного режима. Он сам курил, держа в одной руке сигарету, а в другой бутылку пива.

Сопровождающим, которые встречали албанцев в аэропорту, казалось, вообще не было до них дела. Один из них вел автобус, а другой устроился рядом на откидном сиденье и, вертя ручку настройки радиоприемника, со скучающим выражением лица смотрел на дорогу. Гладкое шоссе с негромким шорохом и гулом неслось навстречу, стелилось под колеса; под ветровым стеклом плясал подвешенный к зеркалу заднего обзора смешной лохматый чертик на тонкой нитке. В салоне пахло табачным дымом, спиртным, крепким мужским потом, одеколоном и едой – жареной курицей, холодной бараниной, чесноком, домашним хлебом. За тонированными стеклами проплывала слегка всхолмленная степь; автобус двигался в объезд Киева, направляясь к Черноморскому побережью.

Щедрое солнце Украины поднималось все выше; время шло, и постепенно разговоры в салоне автобуса смолкли. Кто-то дремал, разморенный жарой и выпивкой, кто-то бесцельно глазел в окно на проносящиеся мимо однообразные пейзажи, которые, казалось, бесконечно повторяли друг друга. По проходу между сиденьями катались пустые бутылки, пол был замусорен мятыми полиэтиленовыми пакетами и пустыми обертками. Теплый южный ветер врывался в открытые вентиляционные люки, гулял по всему салону, трепал волосы пассажиров, шевелил мусор на полу. Если бы в это время в автобус вошел посторонний, ему было бы трудно поверить, что перед ним футбольная команда; сейчас, расслабившись, молодые люди напоминали бригаду вахтовиков или, скорее, взвод солдат, переодетых в штатское.

Примерно в сотне километров от Одессы автобус замедлил ход, свернул к обочине и, вздыхая пневматическими тормозами, остановился. В воздух поднялось густое облако пыли, ветер подхватил его и понес в поле, где уже довольно высоко поднялись, кивая еще не пожелтевшими головами, ядреные украинские подсолнухи. Здесь, на самом краю кювета, стоял, накренившись в сторону поля, древний, как память о Варшавском договоре, грязно-голубой грузовой микроавтобус «жук» польского производства. Мятые борта были бугристыми от шелушащейся краски, тут и там предательскими рыжими пятнами проступала ржавчина – свидетельство сквозной коррозии; края колесных арок свисали ржавыми лохмотьями, лысые покрышки от старости стали светло-серыми с рыжеватым оттенком и бессильно просели под тяжестью грозящего вот-вот развалиться, дышащего на ладан кузова.

Пассажирская дверь туристского автобуса с шипением откатилась в сторону. Один из сопровождающих выпрыгнул на обочину и, разминая затекшие от долгого сидения ноги, подошел к «жуку». Двустворчатая задняя дверь микроавтобуса оказалась заперта на обыкновенный амбарный замок, дужка которого была продета в самодельные проушины, кое-как приваренные к раме двери. Человек в спортивном костюме вынул из кармана ключ, отпер замок и распахнул дверь.

Внутри, в душной, пахнущей ржавым железом и бензином темноте, на грязном резиновом полу стояли объемистые спортивные сумки. Их было пять. Человек на всякий случай ткнул ближнюю пальцем в черный матерчатый бок и, убедившись, что за время его отсутствия она не сделалась мягче, призывно махнул рукой в сторону автобуса.

Оттуда вышел водитель и, не гладя по сторонам, поднял один из грузовых люков. Вслед за ним на обочину выпрыгнул тренер албанцев и несколько его питомцев. Выстроившись цепочкой между автобусом и «жуком», они принялись передавать друг другу сумки. Несмотря на крепкое телосложение, они поднимали черные баулы с заметным усилием. Их тренер, покуривая, стоял возле открытого грузового отсека. Когда первая сумка с глухим лязгом опустилась на землю у его ног, он наклонился, раздернул молнию и заглянул внутрь. Некоторое время он разглядывал лежащие в сумке металлические предметы, отливавшие в дневном свете синеватым блеском вороненой стали, а затем молча кивнул и застегнул сумку. Черноволосый крепыш лет двадцати пяти, стоявший рядом, с усилием оторвал сумку от земли и затолкал в грузовой отсек.

Точно такой же процедуре подверглись и остальные четыре баула. Водитель, почти целиком забравшись в грузовой отсек, немного повозился там, что-то поправляя и переставляя на свой лад, как это всегда делают водители туристских автобусов, привычно считающие своих пассажиров просто стадом глупых баранов. Выбравшись оттуда, он с лязгом захлопнул плохо прилегающую крышку и запер ее на ключ.

Второй сопровождающий вернулся к автобусу и о чем-то коротко переговорил с тренером. Тот кивнул; оба отошли в сторону, к пышущей жаром корме автобуса. Тренер расстегнул висевшую у него на боку сумку и вынул оттуда какой-то предмет прямоугольных очертаний, завернутый в синий полиэтилен. Сопровождающий в спортивном костюме заглянул в пакет, покопался там, что-то перебирая, а затем, вынув из пакета какую-то бумажку, принялся придирчиво рассматривать ее на свет. Даже издали было видно, что бумажка имеет все характерные признаки денежных знаков, имеющих свободное хождение на территории США.

Удовлетворенный результатами осмотра, сопровождающий бросил купюру обратно в пакет, кивнул тренеру албанцев, сунул пакет под мышку и, не прощаясь, поспешил к «жуку». По дороге он кивнул своему товарищу, который со скучающим видом курил возле багажного отсека, и тот молча вернулся в кабину автобуса. «Жук» завелся с адским шумом, развернулся в сторону Киева и, дребезжа плохо закрепленным железом, укатил.

Туристский автобус тоже тронулся и продолжил путь в сторону моря, неся на борту двадцать пять албанцев и пять объемистых сумок со стрелковым оружием и боеприпасами.

* * *

– Тебе чего, хлопче? – не слишком приветливо поинтересовался Степан Денисович, глядя на мальчишку поверх калитки.

Этого байстрюка Тарасюк недолюбливал, как и всю его шибко умную семейку. Раньше отношения с его папашей были вполне добрососедские. Но как-то раз, когда Степан Денисович еще не работал в портовой охране, а перебивался чем бог пошлет, старший брательник вот этого самого сопляка, в ту пору бывший точно таким же сопляком, явился к нему домой и вежливо, не забыв даже извиниться, попросил, как он выразился, шматок сала. Сало ему – то есть не ему самому, а его папаше, – что характерно, требовалось в долг, буквально на пару часов. Это показалось Степану Денисовичу странным, но потом он сообразил: гости, наверное, пришли, а в доме шаром покати. Гостей принять – дело святое, а долг вернуть никогда не поздно. Рассчитывают, поди, деньжат перехватить, купить кусок сала и вернуть взамен съеденного…

Поскольку Степан Денисович был в тот момент слегка навеселе и как раз закусывал салом, отказать соседу в просьбе он, естественно, не мог. Да и не хотел он отказывать, потому что… Ну, словом, почему бы не помочь соседу? Это только москали про украинцев анекдоты рассказывают – мол, жадные они, особенно