Короче, сала он пацаненку дал – приличный такой кусок, килограмма на два. Сколько было, столько и дал – для хорошего соседа ничего не жалко! Ну и, как водится, тут же начал жалеть и сомневаться: а может, зря? Вдруг не вернет или вернет какую-нибудь дрянь несъедобную?

Так он промучился часа, наверное, два, а может, два с половиной. По истечении этого срока, который может показаться смехотворным только человеку, никогда не испытывавшему настоящих мук жадности, мальчишка вернулся. С салом. Что характерно, с тем же самым. Степан Денисович вертел его так и этак, но сомнений быть не могло: это был тот самый кусок, который он два часа назад отдал соседскому пацаненку, взяв прямо со своего обеденного стола. Причем вернулся он к Степану Денисовичу в целости и сохранности – ни кусочка от него не отрезали, ни крошки не отщипнули. Не приглянулось, что ли? Так сало – не картина, чего на него глядеть? Его есть надо, а за вкусовые качества данного шматка Степан Денисович готов был поручиться своей головой и добрым именем в придачу.

Ясное дело, он спросил у мальчишки, в чем тут фокус, зачем надо было брать в долг сало, которое никто не собирался есть? И этот поганец, глядя на Степана Денисовича снизу вверх ясными и чистыми детскими глазами, звонким голоском поведал, что «в батька на ж… ось таки чиряка» и что лучший способ избавиться от чирья – приложить к нему кусок сала; так что «спасибо вам, дядечка, батьке дюже полегчало».

Видали вы такое? И ведь не поймешь, то ли правду рассказал паршивец, то ли выдал байку, стремясь вынудить Степана Денисовича вот так, за здорово живешь, даром отдать ему свое потом и кровью нажитое добро. И ведь попробуй не отдай! Они же, сволочи, потом всей семьей на каждом углу станут рассказывать, что Степан Тарасюк от жадности сожрал даже сало, которое перед этим два часа держали прижатым к чирью на заднице.

Степан Денисович тогда нашел соломоново решение: сам не гам, но и вам не дам. Просто взял и на глазах у мальчишки швырнул это чертово сало собаке. Собака пировала весь день, а потом без малого неделю мучилась расстройством желудка, так что ее пришлось спустить с цепи и буквально выгнать за калитку, покуда не загадила весь двор…

Вот с тех пор и не любил он эту породу. Так не любил, что, когда папаша вот этого сопляка – тот самый, с чирьем на заднице, – попался на попытке мелкой кражи в порту, Степан Денисович не успокоился, пока не организовал ему год исправительных работ. Обычно, когда человек, да еще и знакомый, из своих, ильичевских, попадался по первому разу и на какой-нибудь ерунде, Степан Денисович его отпускал – не просто так, ясно, а после подробной разъяснительной беседы. А этого – нет, не отпустил. Уж сколько лет прошло, а история с салом не забылась. Так что неудивительно, что, увидев за калиткой соседского мальчишку, Степан Денисович не испытал ни малейшего восторга. Не только злополучное сало вспомнилось ему в этот момент, но и многое другое. Немало обидных слов услышал он в свой адрес после той истории с воровством в порту, а кое-кто из соседей с тех пор перестал с ним здороваться, как будто он, Степан Денисович, поступив с вором по закону, преступление какое-то совершил. Как будто действовал не по велению служебного долга, а из мести…

– Дяденька Степан Денисович, – сказал мальчишка, – вам передать просили.

Он снял с багажника велосипеда и протянул Тарасюку какой-то прямоугольный сверток размером с обувную коробку. Эта штуковина была обернута полиэтиленовым пакетом, а сверху густо и плотно перемотана прозрачной клейкой лентой.

– Это что? – не торопясь принимать сверток, подозрительно осведомился Степан Денисович.

– Та хиба я знаю? Сказали вам передать, тай годи.

– Кто сказал?

– Якись дядька на машине приехал тай пытае: Тарасюка Степана Денисовича знаешь? То передай ему посылочку…

Степан Денисович открыл было рот для нового вопроса, но передумал спрашивать, видя, что толку от мальчонки все равно не добьешься. Дядька какой-то на машине… Почему сам не подъехал – полстакана бензина пожалел? Или байстрючонок брешет? Учитывая степень взаимной любви между Тарасюком и его беспутным папашей, в посылочке могло обнаружиться что угодно – от куска собачьего дерьма до самодельного взрывного устройства.

Правда, последнюю мысль Степан Денисович тут же отогнал как явно нелепую. Один раз этот недоумок со Степаном Тарасюком уже пошутил и знает, чем такие шутки кончаются. Память-то у Степана Денисовича длинная, и руки, между прочим, тоже. Так что на очередную мелкую пакость сосед вряд ли отважится, да еще вот так, в открытую, через родного сына. Хотя бес их там разберет, кто у них родной, а кто не очень. Про такие вещи только бабы знают, а от бабы правды нипочем не добьешься, хоть ты ее ногами в печку суй, хоть головой…

А что до бомбы, так это вообще была полная ерунда. Взорвать должностное лицо – это уже не просто убийство, а самый настоящий терроризм! Кишка у него тонка, да и потом эти вещи так, на глазах у всех, через сопливого пацана, не делаются.

Словом, посылочку Степан Денисович взял и, поскольку пацан не рванул от него со всех ног, а остался стоять на месте, будто чего-то ожидая, понял: да, никаким подвохом тут скорее всего даже и не пахнет.

– Ну, чего стал? – спросил он у мальчишки, видя, что тот по-прежнему не торопится уезжать.

– Дяденька Степан Денисович, дай десять гривен!

– А ну геть отсюда, байстрюк, пока я тебе ухи не оборвал! Глянь, что выдумал – десять гривен ему! Эти гривны, чтоб ты знал, с неба не валятся. Они трудом достаются! Не веришь, так у батьки своего, лодыря, десять гривен попроси. Поглядим, что он тебе даст со своих достатков…

Конец этой прочувствованной, эмоциональной речи был обращен уже в пустое пространство – мальчонка, оседлав скрипучий велосипед, дал деру вдоль улицы, да так шустро, словно за ним черти гнались. Тогда Степан Денисович сосредоточился на посылке.

Весила она не так чтобы много – килограмм, от силы полтора. Тарасюк поковырял ногтем липкую ленту, но та держалась мертво – зубами не оторвешь. Тогда Степан Денисович сунул сверток под мышку и вернулся в