– Пойдем, – сказал я, поднявшись и выбросив окурок в выгребную яму своего озера. – Покажешь мне, где ты оставил лодку.

Мы двинулись влево вдоль берега, туда, где, по воспоминаниям Грин Грина, он вытащил лодку из воды. Только ее там не было.

– Ты уверен, что это то самое место?

– Да.

– Тогда где она?

– Возможно, она съехала в воду во время землетрясения, и ее унесло.

– Ты сможешь доплыть до острова с раненым плечом?

– Я пейанец, – ответил Грин Грин – это значило, что он даже и с двумя ранеными плечами сумел бы переплыть Ла-Манш в обе стороны. Я задал вопрос только, чтобы позлить его.  – …Но до острова мы доплыть не сможем, – добавил он.

– Почему?

– Вулкан создает горячие течения. Чем ближе к острову, тем они хуже.

– Тогда мы построим плот, – решил я. – Я буду валить деревья пистолетом, а ты найди что-нибудь, чем их можно будет связывать.

– Например? – поинтересовался он.

– Ты изуродовал этот лес, – ответил я, – а значит, теперь знаешь его лучше, чем я. Но по пути мне попадались крепкого вида лианы.

– Они довольно колючие, – сказал он. – Мне нужен будет твой нож.

Я заколебался.

– Ладно. Держи.

– Вода может перехлестнуть через края плота. Она будет очень горячей.

– Значит, ее нужно охладить.

– Как?

– Скоро пойдет дождь.

– Вулканы…

– Воды будет не настолько много.

Он пожал плечами, кивнул и отправился срезать лианы. Я валил и зачищал деревья – дюймов шесть в диаметре, десять футов высотой – уделяя как можно больше внимания тому, что происходит у меня за спиной.

Вскоре начался дождь.

Следующие несколько часов с небес падала непрерывная холодная морось – промачивала нас до костей, протыкала дырки в Ахероне, смывала часть грязи с кустов. Дожидаясь, пока Грин Грин добудет достаточно лиан, чтобы можно было связать плот, я соорудил два широких весла и срезал нам пару длинных шестов. Я еще ждал, когда земля яростно содрогнулась, и чудовищное извержение раскололо ближайший склон вулкана до середины. Из разлома потекла закатного цвета река. В ушах у меня звенело еще несколько минут после взрыва. Потом поверхность озера вспучилась и понеслась ко мне – цунами в миниатюре. Я пустился бежать со всех ног и взобрался на самое высокое дерево в округе.

Вода достигла корней дерева, но поднялась не выше, чем на фут. За двадцать минут таких волн было три; потом вода начала убывать, расплатившись за поваленные мной стволы и оба весла кучей ила.

Меня одолела злость. Я знал, что мой дождь не сумеет потушить его чертов вулкан и может даже слегка усугубить положение.

Но я дьявольски разъярился, увидев, как уплывают плоды моих трудов.

И начал произносить слова.

Откуда-то донесся крик пейанца. Я не стал обращать на него внимания.

В конце концов, на тот момент я уже был не вполне Фрэнсисом Сэндоу.

Спрыгнув на землю, я ощутил притяжение колодца силы в нескольких сотнях ярдов слева от себя. Я направился к нему, взобравшись на небольшой холм, чтобы достичь его центра. Оттуда, поверх беспокойных вод, мне открылся прекрасный вид на остров. Возможно, мое зрение обострилось. Я отчетливо видел шале. Мне показалось, что я заметил и какое-то движение рядом с тем местом, где перила ограждали выходившую на море оконечность дворика. Человеческие глаза не так зорки, как пейанские. Грин Грин говорил, что явственно видел Шендона после того, как пересек озеро.

Остановившись над одной из крупнейших вен или мельчайших артерий Иллирии, я ощутил ее пульс; сила пришла ко мне, и я направил ее ввысь.

Вскоре морось превратилась в проливной дождь, а когда я опустил вскинутую руку, сверкнула молния и гром принялся носиться кругами в жестяном барабане неба. Ветер, внезапный, как прыжок кошки, и холодный, как дыхание Арктики, ударил меня в спину и бритвой прошелся по щекам.

Грин Грин снова закричал. Кажется, где-то справа.

А потом небеса зашипели и обрушили такой мощный ливень, что шале скрылось из вида, а сам остров выцвел до серого контура. Вулкан превратился в едва заметную искорку над водой. Вскоре ветер уже мчался мимо меня товарным составом, а вой его сливался с громом в бесконечный шум. Берега Ахерона стали шире; ветер истязал воду, пока она не двинулась волнами, похожими на те, что достались нам, туда, откуда они пришли. Если Грин Грин и продолжал кричать, я его не слышал.

Вода реками стекала по моим волосам, лицу и шее. Но мне не нужны были глаза, чтобы видеть. Сила окутала меня, и температура резко снизилась; дождь лил сплошными потоками, щелкавшими подобно бичам; день сделался темным, как ночь. Я расхохотался, и воды поднялись воронками, качавшимися, будто джинны; молнии рикошетили между ними снова и снова, но пинбольный автомат не выдавал предупреждение о тилте [3].

«Остановись, Фрэнк! Он поймет, что ты здесь!» — прозвучала мысль, обращенная к той части меня, к которой обращался Грин Грин.

«Он и так уже об этом знает, разве нет? – возможно, ответил я. – Укройся где-нибудь, пока это не закончится. Подожди!»

Пока с небес лилась вода и дули ветры, земля подо мной снова начала дрожать. Висевшая впереди искорка разрасталась и светилась, точно погребенное солнце. Потом ее окружили молнии; они пощекотали вершину острова; они исписали хаос именами, и одно из этих имен было моим.

Очередной толчок бросил меня на колени, но я поднялся и воздел обе руки.

…И оказался в месте, которое не было ни твердым, ни жидким, ни газообразным. В нем не было света, но не было и тьмы. Не было ни тепла, ни холода. Быть может, оно находилось в моем сознании, а может быть и нет.

Мы смотрели друг на друга, и в своих бледно-зеленых руках я сжимал молнию, вскинув ее к груди.

Он походил сложением на широкий серый столб, его тело покрывала чешуя. Рыло у него было крокодилье, а глаза – огненные. Пока мы говорили, три пары его рук принимали самые разные положения. Если не считать этого, он, как и я, оставался неподвижен.

«Старый враг, старый товарищ…» – обратился он ко мне.

«Да, Белион. Я здесь».

«Твой цикл окончен. Избавь себя от бесчестья гибели от моих рук. Отступи сейчас, Шимбо, и сбереги мир, который ты сотворил».

«Я сомневаюсь, что этот мир погибнет, Белион».

Молчание.

И:

«Значит, схватка неизбежна».

«…Если ты сам не решишь отступить».

«Я не отступлю».

«Значит, схватка неизбежна».

Он испустил пламенный вздох.

«Быть по сему».

И исчез.

…А я очутился на маленьком холме и медленно опустил руки, поскольку могущество покинуло меня.

Это был странный опыт, не похожий ни на что, пережитое мной прежде. Сон наяву, если пожелаете. Фантазия, рожденная из напряжения и злости, если не пожелаете.

Дождь еще лил, хоть и не так сильно, как прежде. Ветры утратили былую ярость. Молнии прекратились, как и дрожь земли. Огонь унимался, оранжевое гнездо на вершине конуса сделалось меньше, рана в