этого не произошло. Он меня заметил, или, вернее, услыхал в вечерней тишине стук моих каблуков, подбегавших к нему сзади. Он повернулся на меня и сразу бросился вбок, в широкую подворотню, и потом в темный питерский двор-колодец.

Я включил рацию:

— Преследую его. Он забежал во двор. Справа от подворотни витрина магазина. Нужна помощь!

В глухой подворотне рация, мне казалось, шипела под ухом еще громче, и я ее отключил, но успел услыхать голос Кашина:

— Осторожней, Коля! Я иду…

Я вынул револьвер и вошел в темень двора. Глаза привыкали к темноте, двор был освещен только окнами соседних домов. Тут было все плотно уставлено машинами, и я, пригибаясь и заглядывая в каждый просвет между ними, двинулся по их рядам. Я опасался только его ножа, полагая, что пистолет он не мог бы провести через границу, а нож мог купить здесь где угодно. Поэтому, если бы он сейчас выскочил из-за машины с ножом, то я успел бы остановить его пулей.

В дальнем конце двора было меньше машин, в углу чернели несколько гаражей. Если Валя еще не выскочил за моей спиной со двора на улицу, то мог быть сейчас только там. Я ускорил шаг и остановился перед гаражами. Между ними был узкий проход к ступеням «черного» входа в дом, под жестяным козырьком. Впереди было совершенно черно — в тени от соседнего дома и в стороне от освещенных окон. Я громко крикнул:

— Валя, я пришел за тобой. Или ты поднимешь передо мной руки, или умрешь прямо тут.

Ни ответа на это, ни шороха я не услыхал. Я ступил на доски прохода, и они громко скрипнули в тишине. Тут оказалось еще темнее, я ничего не видел ни перед собой, ни под ногами, но он мог видеть меня вполне отчетливо на фоне освещенных окон за моей спиной.

— Валя, ты отсюда не выйдешь. Полиция рядом, двор оцеплен! — тут я вспомнил о своей полицейской рации, щелкнул по выключателю и громко, скорее, для Вали, чем для Кашина, крикнул в микрофон:

— Я нашел его! Он за гаражами, в углу двора. Он не выйдет отсюда!

Одновременно с последними словами, я услыхал впереди выстрел — оглушительный в обставленном гаражами проходе, он отдался еще и эхом от жестяных стенок. Меня сильно тряхнуло в левое плечо, и сразу второй выстрел, — ударило выше локтя. Чтобы не опрокинуться и опереться на соседний гараж, я вскинул эту руку, — или, вернее, только захотел так сделать — потому что рука меня не послушалась, не поднялась, и я завалился на стену гаража, сполз по ней боком, ударился затылком и растянулся на спине на досках прохода.

Следующее, что я услыхал — как Валя выскочил из-под козырька ступенек у дома и с грохотом бросился по проходу в мою сторону — больше ему бежать оттуда было некуда. Он бежал ко мне, и на каждом его шагу, когда приближался, меня больно подбрасывало на досках, которые были подо мной. Но я не мог подняться и заслонить собой выход из этого прохода, левая рука меня не слушалась, в плече разливалась боль. Но, валяясь так на спине, я успел еще поднять и отвести в сторону правую руку с револьвером.

Но Валя этого не видел в полной темноте, или не успел среагировать. На бегу через узкий проход он перепрыгнул через меня, и в прыжке дважды, не глядя, выстрелил вбок и вниз — в меня, лежащего под ним на спине. Обе пули ударили в дощатый пол — в сантиметрах от моего сердца и перебитого плеча. От этого доски тряхнуло, и сломанные мои кости снова отозвались болью.

Но правая моя рука с револьвером была откинута вбок и лежала наготове. Когда его кроссовки мелькнули над моим лицом, я согнул ее в локте и дважды выстрелил, не глядя, просто вверх, в ночное небо. Через три секунды за моим затылком я услыхал удар и падение на землю тела. После этого наступила полная тишина. Я понял тогда, что попал.

Много позже я узнал, что первая моя пуля вошла ему под пупок, прошила наискось живот до сердца и остановилась в нем. Вторая, которая на полшага опоздала, попала в спину у поясницы, скользнула под кожей вдоль позвоночника до лопатки, и там вышла. Эти детали судебной криминалистики, расположение ран, каналов обеих пуль, входных и выходных отверстий, оказались скоро очень важными, чтобы мне избежать суда и не попасть за решетку за убийство. Полковник Смольников постарался сделать все, чтобы так произошло.

Что касается меня, то первая его пуля попала мне в ключицу, переломила ее, срикошетила, но, слава богу, не в шею, а в плечо, и выскочила наружу. Вторая сломала мне руку ниже плеча, и осталась там.

Что было потом, я плохо помню. Меня скоро нашли, делали инъекции, чтобы поднять артериальное давление и вывести из болевого шока, однако потеря крови после обоих ранений, в плечо и руку, была, на мою удачу, совсем небольшой. Тем не менее, в той же темной щели между гаражами я надолго потерял сознание.

18. В больнице

Когда я очнулся, я не сразу понял, где нахожусь. Сначала было такое состояние или, вернее, видение, как будто я опускаюсь из-под облаков на землю, очень медленно, как на парашюте, потом начал слышать звуки и голоса людей, но они были где-то очень далеко подо мной. Когда я окончательно отошел от наркоза, то все вспомнил — темный двор, выстрелы. Ноющая боль в плече окончательно пояснила, почему я тут оказался, и что со мной случилось.

Плечо, рука и весь верх груди оказались в гипсе, значит, уже оперировали — это хорошо, одним мучением стало меньше. Подвигал ногами и правой рукой — все, как будто, работает. Я оглядел палату — четыре койки, и только на одной кто-то спал. Затем я взглянул на яркие окна и увидал на них решетки. Я не удержался и выругался от изумления. Сосед пробудился и молча обернулся на меня.

— Извини, друг, что разбудил… Решетку на окне увидал. Где это я?

— Больница имени доктора Гааза. Тюремная.

— Зачем мне тюремная?

— Заслужил, значит. Просто так сюда не попадают. Повезло. За что тебя?

— Убил одного. Или не убил, не знаю. Вчера, кажется… Или уже не вчера…

— Позавчера тебя привезли из реанимации — вот и считай, когда убил. Больно?

— Не знаю еще.

Вошла медсестра.

— Как самочувствие, больной?

— Живой.

— Вас в туалет проводить?

— Сам.

— Завтрак сейчас