Я тут лежу на больничной койке в очень хорошей больнице, куда вы меня устроили. Спасибо, отлично меня лечат. Вы не хотите, заодно, поздравить меня с пресечением преступной «лотереи смерти» в нашем городе?

— Разве это ваша заслуга? Если убитый вами иностранец даже и был организатором серийных убийств, то он был нужен нам живым, чтобы предстать на суде, хотя бы во избежание новых неприятностей в международном плане. А то, что вы сделали — это называется самосудом, даже при лучшем для вас исходе этого уголовного дела. Думаю, предстоящий суд оценит ваш поступок по достоинству, и точно так же, как я.

— Вы уверены, что я надолго задержусь за решетками и не успею объяснить причины, по которым вы хотите меня изолировать? Полагаю, что в зоне под вашим присмотром я долго не проживу, поэтому пока я депутат, сделаю все, чтобы посадить вас первым. Вы прослушали привет, что я привез вам из вологодской колонии?

— Полная ерунда. Бессильная злоба осужденного преступника. Никто не будет эти сказки слушать. И я уверен, он никогда не подпишется под этим. Это — лишь злобная болтовня, такое можно услыхать в зоне от любого зека.

— Скоро будут другие доказательства. Вы не только сядете в тюрьму, вы еще и возвратите свой особняк на Крестовском острове. Это Федеральная собственность. Как вы сумели ее приватизировать? Вы вернете особняк, передадите его детскому садику.

— Ты меня смешишь, Соколов. Я уже старый, где мы будем с женой жить?

— У сына большая квартира, и еще несколько, которые сдает. Если он откажет старикам, передайте, я займусь им следующим — откуда деньги на четыре новых квартиры у майора полиции?

На этом Смольников разорвал со мной связь, и после этого у меня осталось очень неприятное тревожное чувство.

На третий день мне разрешили посещения. Первым оформил спецпропуск и пришел ко мне Кашин, и тоже принес разные фрукты. Наверное, я в больнице похудел, или как-то изменился, потому что заметил, как он странно на меня поглядывал. Но меня больше интересовало, что произошло на веранде ресторана, рядом на улице, и все прочее. Хотя я и находился под стражей, но имел право это знать. Я оставался депутатом, и не мог быть так быстро исключен из следственной группы и лишен в ней своих полномочий. Это понимал и Кашин.

Поэтому он рассказал мне обо всем кратко, но достаточно, и с важными подробностями. На веранде ресторана произошло тогда следующее. Рассаживал всех Кашин. С арестованного «лотерейщика» сняли наручники, усадили за столик между Седовым и ряженым «сталиным». Женщин-конвоиров посадили за соседний столик. Всем заказали прохладительные напитки и мороженое. Один из оперативников был одет во все белое с фартуком, он разносил между столиками, как официант, и оставался все время на виду. Второй сидел сзади, в проходе на кухню.

С приближением десяти часов напряжение у всех нарастало. И вдруг за минуту или две до этого часа арестованный закричал на всю улицу — «Валя!». Все на веранде вскинули головы в том направлении, и в этот момент он перевернул столик, оттолкнул в стороны Седова и «сталина», рванулся к барьеру и перепрыгнул через цветочные горшки на тротуар. Женский конвой за соседними столиками не успел даже привстать, они только вскрикнули.

Кашин усмехнулся:

— Девочки с пистолетами и моргнуть не успели. Я тогда крикнул в рацию для тех, кто оставался в машинах, — сбежал, давай все за ним! Те из оперативников, что оставались на веранде, уже были не нужны, я их тоже за ним бросил… Но усадил обратно Седова и «сталина», потому что на улице все утихло, как будто ничего не случилось. Валя вполне мог еще придти. И он же пришел, верно? Ведь он вам еще раз звонил?

— Трижды звонил. Первый раз хотел узнать, где его дружок, почему за столиком только двое. Потом во второй раз — почему я не привстал из-за стола, когда он это попросил для проверки.

— Хитрый мерзавец! Он и потом звонил?

— Потом передал всем извинения, что не появился. И пожурил Шато за то, что с ментами связался.

— Правильно вы с ним поступили, комиссар. Туда ему и дорога.

— Однако Смольников теперь хочет судить и посадить меня за это. Решетки заметили на окнах?

— Через несколько дней я вас отсюда вытащу.

— Лучше мне скажите, вы поймали «лотерейщика»?

— На следующее утро, на вокзале. Все окончилось хорошо. Даже лучше, чем я ожидал. Не считая, конечно, ваших ран. Вы меня извините. В этом я, наверное, тоже виноват, не все предусмотрел.

— Я вам так и не рассказал, зачем ездил в вологодскую колонию строгого режима.

— Я догадываюсь, и даже в курсе. Мне сам Смольников немного рассказал об этом. Приказал мне следить за вами.

— Ваш Смольников — преступник, и бывший «оборотень», чудом избежавший наказания.

— Возможно, но было это очень давно. А теперь он — исполняющий обязанности начальника полиции этого города и мой непосредственный начальник.

— Вы предлагаете забыть все прошлые его преступления?

— Я ничего не предлагаю, уважаемый Николай Иванович. Но я полагаю, вам надо быть с ним очень и очень осторожным. Особенно, оказавшись на койке, под этим окном с решеткой.

— Спасибо за совет, майор, обязательно им воспользуюсь. Но для меня часы уже пошли, и чтобы остаться на свободе я должен успеть первым.

— Ваше дело. На всякий случай, и это строго между нами — телефон он ваш поставил на «прослушку».

— Разве это законно?

— Нет.

На этом, после пожеланий скорейшего выздоровления, визит Кашина, завершился.

На другой день меня навестил следователь Седов, и я был очень рад нашей встрече. Мне с ним было всегда легко и интересно, и мы сразу перешли здесь на «ты». После обычных вопросов о здоровье, я дождался, наконец, возможности задать свои вопросы.

— Расскажи мне, как поймали «лотерейщика»?

— В электричке. С раннего утра на вокзалах проверяли по ориентировке все отходящие составы. На Московском вокзале увидали в вагоне похожего на него типа: дремал у окна, рядом с ним девочка-подросток, напротив женщина. Разбудили, попросили предъявить документы, тот сначала замялся спросонья, но, когда увидал наряд, выхватил из своего полиэтиленового мешка отбитое горлышко стеклянной бутылки и — к горлу соседней девчонки. В общем, наряд сразу вызвал подкрепление, поезд задержали, начали с ним разговаривать. Но какой-то дурной тот был с утра, — ночь не спал или успел где-то дури курнуть — ничего не понимал и не требовал, только одной рукой прижимал девчонку к себе, а другой водил стеклом по ее горлу, и уже кровь немного