Осторожненько пролез под одеяло, лег на почтительномрасстоянии от ровно дышавшей Кати, искренне надеясь, что она спит. Ошибся — онаворохнулась, придвинулась, вопросительно провела ладонью по щеке, но шее.

Как ни тянуло его к этой женщине, на сегодняшний вечер он,честное слово, перестал быть мужиком — после знакомства с содержимым сейфа. Всенапрочь отшибло, и запашок дерьма до сих пор ощущается.

— Катенька, замотался я адски, — виноватопрошептал он. — Уж прости.

Она сговорчиво поцеловала Петра в щеку, еще раз погладила пощеке и отодвинулась. Ему хотелось выть.

Петр трудился, как отбойный молоток. Впервые за все времядобровольного самозванства пришлось так вкалывать — правда, исключительноорудием труда негоцианта, роскошной пар-керовской авторучкой. Но все равноработы навалилось столько, что кисть давно уже ныла и он три раза делалпередышку.

Он подмахивал бумаги — той самой своей НЫ-НЕШНЕЙ подписью,то бишь изменившимся после аварии автографом г-на Павла Савельева. Первыенесколько документов он по врожденной добросовестности пытался прочитать, ноочень быстро осознал, что даже просто пробегать их взглядом никак не удастся,иначе просидят до завтрашнего утра.

И трудился с тупой четкостью автомата. Или компостера,пробивающего билетики в автобусе. Косарев клал целую стопу, с ловкостьюкарточного шулера снимал один за другим, молча — он тоже уже утомился повторять«вот здесь», в глотке пересохло — указывал пальцем. Петр подмахивал. Первыйзаместитель, Пашкина то ли правая, то ли левая десница, старался, как мог,суетился возле-около, шуршал бумагами — невысоконький, лысый, услужливый.

Картотека — щелк! Косарев Николай Фомич, из бывших советскихснабженцев, дока, жох и прохиндей — это и понятно, как нельзя более подходитдля ответственной тайной миссии по подстраховке двойника, — в разгарперестройки намекал журналистам о своем отдаленном родстве с репрессированнымкомсомольским вожаком, а когда перестройка как-то незаметно сдохла, сталосторожненько примазываться к другой известной во времена оны историческойличности, правда, с обратным знаком — шантарскому купчине первой гильдииКосареву, тому самому, что при царе заколотил пьяного пристава в бочку испустил с обрыва, а за годик до Великого Октября сбежал со всеми капиталами вКитай и стал там министром финансов у какого-то генерала-сепаратиста. В душехолуй и лизоблюд (сказывается биография), однако вполне надежен.

— Позвольте, а это что за чудасия? — спросил Петр,в момент очередной передышки успевший пробежать глазами очередной неподписанный пока документ.

— Договор на вооруженную охрану золотых часов…

— Вот этих самых, что у вас на запястье, —подхихикнув с угодливостью чеховского персонажа. кивнул Николай Фомич. —Видите ли, в законах о частной охране полно глупейших прорех. Не имеют прававаши телохранители применять огне-стрельное оружие, пусть и законнейшее, длязащиты вашей личности при злодейском покушении. Зато могут налить в лоб любому,кто покусится на ваше имущество. А поскольку часики у вас на руке постоянно, тона основании сего договора они и будут палить хоть с обеих рук — они часикизащищают, на дозволенном основании… Улавливаете полезный нюанс?

— Улавливаю, — покрутил головой Петр и лихоподмахнул договор о вооруженной охране принадлежащих П.И. Савельеву золотыхчасов марки «Ро-лекс», стоимостью пятнадцать тысяч… ма-ама родная!

Нет, все правильно, пятнадцать тысяч долларов США. Ну,Пашка! Петр сразу почувствовал себя скованно, лишний раз боялся сделать резкоедвижение — а он-то небрежно бросал эти ходунцы на столик, в «Кедровом бору»даже задел ими чувствительно о притолоку.

Прикинув на глаз толщину оставшейся бумажной груды, он вдуше возрадовался. Зря, как тут же выяснилось. Появилась эффектная дама,главный бухгалтер, принесла новую гору бумаг — уже чисто финансоваядокументация. В отличие от бумаг Фомича, эти приходилось подмахивать какминимум в двух-трех местах каждую. В глазах уже рябило — платежные поручения,подтверждения, авизо, ведомости, договоры с «Шантарским кредитом», ещекакими-то банками — иные названия знакомы из газет, иные видел впервые, —в основном столичными, но попадались и иностранные…

Украдкой он бросал на бухгалтершу заинтересованные взгляды.Было на что засмотреться. Красивая молодая женщина лет тридцати, невыразимопродуманная во всем — строгой одежде, прическе, драгоценностях. Этакая СнежнаяКоролева

— море красоты и бездна холодной деловой чопорности.Невозможно было представить, что ближе к ночи она все это снимает, распускаетпо плечам эти великолепные волосы, ложится в постель с самым обыкновеннымсуществом мужского пола и позволяет…

Рука трудилась, а мозги оставались свободными, и он не безинтереса стал гадать — как у Пашки с этой? Никак не мог беспутный братецпропустить ТАКУЮ. Касаемо главной бухгалтерши Пашка говорил лишь, что кадр этоособо ценный и обращаться следует исключительно на уровне «имя-отчество», божеупаси вульгарно назвать по имени. Интересно, о чем это говорит? Говоря проще,спит с ней Пашка или нет? Вообще-то, не Жанна, не Анжела и не Марианна —всего-то навсего Ирина Сергеевна. Что ни о чем еще не говорит…

Перехватив его неосторожный взгляд, Снежная Королева неповела и бровью. Соболиной. Продолжала подкладывать ему бумаги, всякий размелодичным голосом сообщая:

— Здесь, пожалуйста. Здесь, прошу вас. Когда со всемпринесенным ею было покончено, Ирина свет Сергеевна снизошла до улыбки, на мигсделавшей ее живой:

— Благодарю вас, Павел Иванович. И вышла, унося своюцифирь. Петр так и смот-рел ей вслед. Спохватившись, откашлялся:

— М-да…

— Очень тонко подмечено, — сладеньким голосомвстрял Косарев. — Именно — м-да…

— Скажите, Николай Фомич, а у… у меня с ней ничеготакого…

— Да что вы, Павел Иванович! — казалось, дажеиспугался слегка лысый прохвост. — Неприступная женщина, блюдетсупружескую верность с упорством каменной статуи… Вы в первое время делалиподходцы, если не помните, но потом даже вам стало ясно, что номер, простите,дохлый и надлежит пользоваться лишь ее деловыми качествами. Кои опять-таки навысочайшем уровне…

Он улыбнулся так льстиво, с таким проворством поднессунувшему в рот сигарету Петру щелкнувшую зажигалку, что тому стало неловко:

— Николай Фомич, я ведь, собственно, не он, а я…

— Сходство, простите, поразительное, — пожалплечами Николай Фомич. — Так что я уж не буду привыкать к некоей выходящейиз рамок фамильярности, чтобы потом не было сложностей… Нет. но сходство,конечно… Я вам еще нужен?

— Нет пока. Можете идти.

Раскланявшись. Фомич вывалился из кабинета. Петр задумчивопускал дым. В душе сидела небольшая, поганенькая заноза — из-за вчерашнихоткрытий, сделанных в сейфе. Многое можно понять, оправдать и простить, но ЭТО— пардон, за гранью. Надюшка — почти ребенок. Стоп, стоп. Не будем забывать обакселерации, пресса преподносит массу примеров… вполне может оказаться, что уэтого дитяти уже перебывало полдюжины любовничков из ее же элитной школы. Илитакими умозаключениями ты просто пытаешься перед самим собой выгородить Пашку?С-ситуация… Нервничает девка, сама не своя. И как прикажете поступить при такойвот коллизии? Отдать ей снимки? А Пашка?