Молчание было столь напряженным, взгляды, совсех сторон обращенные к архиерею, были полны таким ожиданием, что Митрофанийне вынес соблазна.

— От людей сокрыто, да Богу ведомо, — сказалон веско. — А от Него и служителям Его.

Тут уж в гостиной всякое шевелениепрекратилось. У дверей, схватившись обеими руками за тесемку белого передника,замерла горничная Таня, Скептически склонил голову Бубенцов. Мисс Риглипотянулась платочком вытереть слезы, да и замерла. Даже гордая Наина Георгиевнасмотрела на владыку будто завороженная.

Митрофаний взял за руку Пелагию, вывел насередину комнаты.

— По моему наказу здесь несколько дней прожиласестра Пелагия, мое зоркое око. Велю тебе, дочь моя, рассказать этим людям то,что ты выявила. Дело это слишком взбудоражило умы и замутило души, так что небудем с тобой келейничать.

Пелагия опустила глаза и подвигалавперед-назад по переносице очки, что являлось у нее признаком неудовольствия,но сердиться на владыку ей было невместно. Оставалось только повиноваться.

— Если благословляете, отче, расскажу, —сказала она, переборов понятное волнение. — Но сначала повинюсь и попрошупрощения. Мне бы раньше разобраться следовало. И детеныш невинный был бы жив, иМарья Афанасьевна избежала бы горестного потрясения, чуть не сведшего ее вмогилу. Припозднилась я, только сегодня поутру мне кое-что открылось, да и тоне до конца…

Все слушали монахиню очень внимательно, кромеразве что Владимира Львовича — тот стоял подбоченясь и взирал на черницу с насмешливымудивлением. Да и его клеврет Тихон Иеремеевич, заразившись примером своегогосподина, воспользовался паузой, чтобы вполголоса, словно бы про себя, изречь:

— Жены ваша да молчат, не повелеся бо имглаголати, но повиноватися, якоже и закон глаголет.

— Не искажайте Священного Писания, это грехвеликий и к тому же наказуемый, — не спустил ему каверзы Митрофаний. — Усвятого апостола сказано «в церквах да молчат» — в том смысле, что во времябогослужения длинноязыкие жены помалкивать должны, однако христианский законрта женщинам не затыкает. Это вы, почтенный, видимо, с магометанством спутали.

— Виноват, владыко, памятью стал скуден, —смиренно ответствовал Спасенный и низко, чуть не до земли поклонилсяпреосвященному.

Пелагия перекрестилась, зная, что в самомскором времени в тихой зале разразится вопль содомский и гоморрский, но делатьнечего, начала:

— Тут в Дроздовке три убийства произошло, однопять дней назад, другое третьего дня, а последнее вчера вечером. Именно чтоубийства, хоть и не людей убивали. Первое убийство было подготовлено заранее, состорожным умыслом. Кто-то хотел разом отравить и Загуляя, и Закидая. Во второйи третий раз вышло по-другому: убийца не готовился вовсе, а действовалвпопыхах, бил тем, что под руку подвернулось. Когда убили Закидая, в ход пошелтопор, взятый из садовой будки. Вчера хватило и обычного камня. Много ли дитятинадо? Поди, и пискнуть не успел…

Монахиня снова перекрестилась, хотя по собакеи не полагалось бы. Ну да ничего, хуже не будет.

— Ясно одно: убийство собак с завещанием никакне связано, потому что, как указал владыка, перемена духовной не сказалась назлом намерении собакоубийцы. Этот человек все равно довел свое черное дело доконца. То ли хотел таким образом извести Марью Афанасьевну, то ли добивалсякакой-то иной, нам неведомой цели. Но и в сем последнем случае поступки этогочеловека вдвойне отвратительны — из-за равнодушия, с которым убийца взирал настрадания несчастной женщины. Ведь не мог же убийца не понимать, что разрушаетее душевное и физическое здоровье… А самое загадочное здесь вот что. — Пелагияподтянула сползшие очки. — К чему понадобилась такая спешка с Закидаем иЗакусаем? Зачем убийце было так рисковать? Оба раза в парке гуляли люди. Моглиувидеть, разоблачить. Я, например, вчера чуть не застигла злоумышленника наместе преступления, даже слышала шаги, но, грешным делом, побоялась вдогонкубежать, а когда духом укрепилась — уж поздно было. В ожесточении и дерзостипреступника чувствуется какая-то особенная страсть. То ли ненависть, то листрах, то ли еще что. Не знаю и гадать не берусь. Вся надежда, чтозлоумышленник, а вернее, злоумышленница сама нам расскажет.

— Злоумышленница?! — ахнул Ширяев. — То естьвы, сестра, хотите сказать, что убийца женского пола?

Все заговорили разом, а Митрофаний взглянул наПелагию с некоторым сомнением и, кажется, уже пожалел, что уполномочил ее на разоблачения.

— Так это все-таки англичанка? — вконецзапутался граф.

Наина Георгиевна с вызовом вскинула точеныйподбородок.

— Нет, вам же было сказано, что нет. Намекочевиден. Кроме мисс Ригли, здесь только одна женщина — я.

— А Татьяна Зотовна тебе не женщина? —оскорбился Петр Георгиевич за честь своей Дульсинеи, но сразу же понял, чтозаступничество не вполне удачно, и смешался. — Ах, простите, Таня, я совсем нев том смысле…

Опомнившись, он подскочил к инокине сердитымпетушком:

— Что за бред! Кликушество! С чего вы взяли,что это женщина? Откровение вам, что ли, было?

Тихон Иеремеевич, видимо, всё еще непростивший Пелагии ссылки во флигель, привел уместное высказывание:

— Уста глупых изрыгают глупость.

И оглянулся за поддержкой на своего хозяина,однако Бубенцов на него даже не взглянул, а вот на монахиню смотрел уже не так,как раньше, но с явным интересом. Чудно вел себя нынче Владимир Львович:обыкновенно в обществе соловьем разливался и не терпел, чтобы кому-то другому внимали,а тут за весь вечер ни разу рта не раскрыл.

— Откровения не было, — спокойно ответилаПелагия, — да и ни к чему оно, когда довольно обычного человеческого разума.Как рассвело, наведалась я туда, где вчера Закусая убили. Земля там вокруг всяистоптанная, кто-то ходил вокруг того места, и довольно долго. Возле ямки, чтоот камня осталась — след правой ноги глубже, как если бы кто-то оперся на нее,нагибаясь. И еще один, точно такой же, там, где убийца склонился, чтобы ударитьщенка по голове. Башмачок дамский, на каблуке. Обувь на каблуке в доме носяттолько двое — мисс Ригли и Наина Георгиевна. Пелагия достала из поясной сумкилисток бумаги с обведенным контуром подошвы. — Вот этот след, длина стопыдевять с половиной дюймов. Можно приложить, чтобы удостовериться.

— У меня нога не девять с половиной дюймов, аодиннадцать, испуганно заявила мисс Ригли, уже во второй раз за вечер попав подподозрение. — Вот, господа, смотрите.