в этом солнце, что вдруг напоминает мне о тюремном дворе, и я молюсь, чтобы Бритти, Дона-Лин, Киттен, Шейна и все остальные прямо сейчас почувствовали там эти лучи на своих лицах. Мне радостно это представлять.

Потом я вспоминаю, что сегодня среда, день Общего собрания, и в сосуд моего счастья Бог подливает грусти, ту же долю, как будто отмеряет ее мерной чашей. Приходится представить, что все торчат в рабочем помещении и просят о том же самом, о чем просили на прошлой неделе, две недели назад и так далее, и солнца им не видать. Как – внезапно – и мне. Мои родные вычеркнули меня. Мама умерла, Лоррейн Дейгл тоже. А ее детсадовцы теперь в третьем классе, и у них у всех травма от этой ужасной потери.

Но в другой половине Божьей чаши происходит вот что: Харриет снова приглашает меня на ужин, к десерту приходит и Софи – она чрезвычайно мила и не переставая улыбается, – приходит вместе с Луисом, ее симпатичным бойфрендом, и когда у меня с Луисом оказывается одна и та же любимая песня – «Скатываясь на самое дно» Адели, – он нам поет, причем отлично, и это такой вечер, о котором я не мечтала, даже когда еще была большой фантазеркой. Единственное, что огорчает, – то, что Софи совсем скоро уедет в Калифорнию и о работе с попугаями не говорит ни слова.

Три недели на Воле, а работы нет.

Не звонят из кофеен.

Не звонят из бубличных.

Не звонят из копировального бюро.

Не звонят из «Данкин Донатс».

Не звонят из тайского ресторана.

Не звонят из странного магазина, где продают одни шляпы.

Но вдруг звонит – угадайте кто?

Михаил Петров, человек с дважды докторской степенью, по словам Софи, русский сумасшедший. Третий контакт в моем телефоне. Он хочет «пригласить меня» на интервью, и это как-то чересчур похоже на «Закон и порядок».

– Когда? – спрашиваю я.

– Сейчас, будьте любезны.

Я быстро перебираю содержимое шкафа в поисках, что надеть, мне нечем дышать, будто в горле засела лягушка. Единственное, что может хоть как-то соотноситься с наукой и собеседованием, – это розовая рубашка Вики. Велика, конечно, зато изящный остроугольный воротничок и жесткие манжеты. Я надеваю ее вместе с юбкой и купленными в «Ренис» балетками. Похожа на гостью костюмированной вечеринки, наряд которой никто не может угадать.

Довольно долго я лихорадочно ищу Хантингтон-холл, а потом еще столько же брожу по нему в поисках никак не обозначенной птичьей лаборатории, а когда все же попадаю туда, подмышки мокрые от пота, и я понимаю, что меня уволят, не наняв. Я вхожу в комнату, которая, похоже, является приемной лаборатории, и там с важным видом меня поджидает высоченный доктор Петров.

– Вайолет Пауэлл.

Говорит он так, будто у него полный рот воды, но даже и без акцента его не примешь за американца. Все в нем кажется иностранным.

– Простите, пожалуйста, доктор Петров, никак не могла вас найти.

Его взгляд точно рассекает мое лицо.

– Разве я не стою сейчас перед вами, Вайолет Пауэлл?

– Нет, я просто имела в виду… – Мне не хочется говорить «я опоздала», поэтому я просто неловко замираю перед ним.

С длинным и угловатым лицом доктора Петрова происходит нечто странное – впоследствии я узнаю, что это улыбка.

– Вы похожи на фиалку[17], – замечает он.

– А… ладно.

– Просто наблюдение.

Как раз в этот момент входит миссис Роча, секретарь лаборатории, и с шумом закрывает за собой дверь.

– Это и есть новая ассистентка?

– Вы спрашиваете меня, словно это мое решение, миссис Роча, – говорит доктор Петров. – Здесь всем командует миссис Роча, – теперь он обращается ко мне.

Я понятия не имею, что ответить на это. Вдруг он шутит? Кто знает, как на русское чувство юмора влияют десять месяцев снега в году. Что касается миссис Роча, она на доктора Петрова не обращает внимания.

– Идемте со мной, – распоряжается она, и я следую за ней в одну из трех сильно различающихся по размерам комнат – ту, что расположена рядом с приемной. Все здесь спланировано по принципу «сикось-накось». – Садитесь, – командует она.

Видимо, эта крошечная и тесная комнатушка – ее секретарский кабинет. Здесь жарко и повсюду развешаны вязаные афганские платки с узорами невероятных расцветок. Как минимум по одному наброшено на каждый стул, один лежит на письменном столе, еще на стеллаже. Стен не видно, они все в фотографиях и постерах – милые детишки и шкодливые щеночки. Постеры с подписями – жизнерадостные, но затасканные сентенции. Одна из них мне знакома по тюремной библиотеке: ЖИЗНЬ КРУТА, НО И ТЫ ТОЖЕ.

Миссис Роча энергичная, подвижная и вся светло-коричневая: волосы, кожа, глаза, одежда – ну просто огромный хомяк. Я довольно долго сижу у нее в кабинете, заполняю документы. В одной из анкет есть тот самый вопрос, и я решаю на него не отвечать.

– Итак. – Миссис Роча принимается читать заполненные бумаги. Потом опускает очки и долго изучает меня – мне становится жарко и страшно. – Вам нужна эта работа, мисс Пауэлл?

– Да.

– Вы пытались устроиться в другом месте?

– Во многих местах.

– Безуспешно? – Она знает. Может, Софи рассказала.

– Пока да.

Очки водружаются на прежнее место.

– Софи замолвила за вас слово. Однако, пока вы себя не зарекомендуете, я буду наблюдать за вами.

– Ладно.

– Но не более, чем наблюдала бы за любым другим.

Определенно, знает.

– Чтобы себя зарекомендовать, вы должны приходить каждый день. Вовремя. Готовой к работе. Я ведь не слишком многого требую?

– Я долго не могла найти лабораторию, миссис Роча. – У меня внутри будто колышется холодная овсянка. – Пришла в кампус заранее, но потом долго искала лабораторию, и, у кого бы ни спрашивала, никто не мог ответить.

– Разумеется, вы не могли найти лабораторию. Ее никто не может найти. Она буквально на обратной стороне Луны. – Она скрещивает руки на груди, как бы оценивая меня. – И все же вам удалось прийти вовремя. Потому что вы распланировали время.

– Я опоздала на минуту. – Лучше уж признаться. Уже ясно, что она из тех, кто следит.

– Вчера я проводила собеседования с двумя претендентами, – говорит она. – Оба тоже опоздали. Намного сильнее, чем вы, и знаете почему?

– Они не распланировали время.

– Именно, – говорит она и одергивает свой светло-коричневый джемпер – наверное, чтобы прикрыть бедра, только он все равно задирается. – Кстати, имейте в виду, что ассистентами у нас студенты. В основном психологи и биологи, но не только. – Нос у нее по-хомячьи подергивается. – Бывают и с отделения английской литературы, эти всегда похожи на умирающих от чахотки поэтов Викторианской эпохи.