Шагнув ко мне, он чуть наклоняется, давая Шарлотте возможность перейти ко мне на предплечье. Попугаиха поднимает одну лапу, потом вторую, подобно императрице, переступающей через лужу. Вы не представляете, до чего это мило. Какое-то время доктор Петров стоит в склоненной позе, потом отступает и «наблюдает». Вскоре я узнаю, что это его любимое слово.

Шарлотта прохаживается по моей руке вверх-вниз, находит удобное место на изгибе локтя и ждет там, как будто я автобусная остановка, а доктор Петров – автобус. Мне приятно ощущать эти полкило веса, это едва заметное давление.

– Она правда сможет выучить, как меня зовут? – тихо спрашиваю я, опасаясь лишний раз пошевелиться, разрушить чары.

– Вы что, мне не верите?

– Нет-нет, верю, конечно.

А он обидчивый, я уже заметила. Петров смотрит на меня в упор, и я на мгновение становлюсь невесомой.

– В четыре года, – говорит он, – я видел, как люди из КГБ уволокли моего отца под крики моей матери.

Я молчу, меня будто парализовало.

– Ох, – наконец произношу я.

– Жизнь коротка. Любезности мне без надобности. – Как ни в чем не бывало он переводит взгляд на Шарлотту. – Она выучит. Вы должны представляться каждый раз. Та девушка себя не затрудняла.

Шарлотта спрыгивает с моей руки на его.

– Хочу орех, – говорит она, и он ей не отказывает.

– У нее правая лапа какая-то странная.

На одном из пальцев шрам, тонкий и заживший, но не маленький.

– Видимо, стычка с другой птицей, – говорит он, усаживая Шарлотту обратно на насест. – Или с человеком, который, надеюсь, умер в страданиях. Я купил ее у частного владельца, когда ей было восемь лет. – Он вдруг подается ко мне, глаза у него прозрачные, холодные и любопытные. – У всех у нас шрамы, не так ли?

Что тут скажешь? У всех у нас шрамы. И я киваю.

– И секреты?

Кажется, он не ожидает ответа, у меня его и нет, и я просто тянусь погладить Шарлотту. Она не отшатывается. Я почесываю птичий затылок, и это так необычно – совсем не то же самое, что почесывать кошку или собаку. Чувствуешь пальцами, где начинается каждое перо – твердо и не совсем приятно. Мне больше нравится гладить по бархатистой голове и спине, там перья гладкие и нежные, но Шарлотта вертится, настойчиво подставляя загривок. И я продолжаю почесывать, а что еще остается.

– Произнесите свое имя, – говорит доктор Петров.

– Вайолет. Меня зовут Вайолет.

И снова он молчит, наблюдает – так долго, что мне опять становится жарко, вспоминается, что я бывшая заключенная, и даже приходит мысль: ну кто возьмет бывшую арестантку на работу, где требуются ответственность и доверие, на работу в университет, на работу к блестящему ученому с двумя докторскими степенями. А может, я все не так поняла и меня сейчас просто выставят вон, отнимут все это.

Под его пристальным взглядом я все сильнее ощущаю себя в зале суда.

– Доктор Петров, я принята на работу?

Он не отвечает целую вечность. Я мысленно перебираю длинный список того, как я за свою короткую дурацкую жизнь подвела людей, которые любили меня. Мне хочется опуститься на колени. Но страшно потревожить Шарлотту, которая перебралась мне на плечо, устроилась под волосами и издает воркованье, напоминающее мурлыканье кота.

– Доктор Петров…

– Разве я неясно сказал?

– Нет, конечно, ясно.

– Я считаю, что ясно.

– Да. Совершенно ясно. – Я жду еще секунду. – Значит, другими словами, вы меня берете?

– Беру.

– Лаборантом?

Он выдыхает, как будто его унизили, и, возможно, сомневается в своем решении.

– Да, вас взяли.

Меня взяли. Меня взяли.

– Когда начинать?

– Сейчас, будьте любезны, – говорит он. – Вайолет.

Слышите? Эту паузу перед именем? Все во мне замирает: кровь, вода, кожа, кости – замирает полностью, все, и только спустя одну, две, три секунды я понимаю.

Вы похожи на Вайолет.

Не на Вайолет с заглавной В.

А на фиалку, на цветок.

Глава 15

Фрэнк

Коробку с инструментами он оставил в книжном, но без нее больше не мог. В коробке были его лучший «уровень», плотничий молоток деда, любимый штангенциркуль и вообще весь смысл его жизни. Когда он наконец собрал все свое мужество, чтобы вернуться в магазин и забрать коробку – ровно две недели спустя, – то выбрал раннее утро, чтобы смотаться туда незаметно и чтобы его уволили по-тихому и с минимальным числом свидетелей.

– О-боже-мой-он-здесь! – взвизгнула Робин, чуть ли не перескочив через прилавок. – Эй, народ! Фрэнк пришел!

Молодняк облепил его, как выводок котят. Воздержался один Джейк, который дал собрату возможность не потерять остатки достоинства.

– Мы вам столько раз звонили! – пытаясь заключить его в объятия, прокричала Робин.

– Не надо, – отступая, сказал он. – Я только вещи забрать.

– Фрэнк, – сказал Бейкер, – нам все известно. Джейк погуглил.

Джейк опустил глаза.

– Праведный гнев – орудие возмездия, – сказал он, цитируя неведомо что.

– Фрэнк, мы ничего не знали, – вступила Марни, от волнения у нее блестели глаза.

Ах, эти лица, такие молодые и живые, не отмеченные еще потерями или неопределенностью. Но что он может им сказать? Разве он знает, что они способны выдержать?

– Я устроил жуткую сцену в этом чудесном месте, – сказал Фрэнк. – И я очень и очень сожалею.

– Это пусть она сожалеет. – Марни поджала пухлые губы. – После того, что совершила.

– Подумать только, а мы чуть не отдали ей кошку, – добавила Робин.

– В прошлом году у меня была мысль работать на линии психологической помощи. – Громоздкие очки Бейкера переместились на лоб. – Думаю, у вас случилась, типа, вспышка прошлого? Типа, временный психоз?

– Ох. Я, нет, я не…

Все закивали, в магазине воцарилась тревожная тишина, из отдела «Игры и головоломки» выглянул единственный озадаченный покупатель. Молодняк сгрудился в кучу, их лица, полные сочувствия, которого он не желал, напоминали лица присяжных.

– Я не хотел никого испугать, – пробормотал Фрэнк.

Все еще ближе подступили к нему, стараясь не пропустить ни слова.

– Заберу инструменты и пойду. – Во рту у него пересохло, и слова выговаривались с трудом. – Девушка заплатила за то, что сделала. Она хороший человек. Вот и все.

В устремленных на него глазах появилось благоговение.

– Фрэнк, это так прекрасно. – Молчание нарушила восхищенная реплика Бейкера.

– Пожалуйста, не надо.

– Вот бы мой папа был такой понимающий, – вздохнул Джейк, на его футболке было написано: «ОСТОРОЖНО: ЖИВОЙ ПИСАТЕЛЬ!»

– Фрэнк – папа нашего магазина. – Марни положила руку Фрэнку на плечо.

– Ой, а то! – подтвердил ее слова кивок Бейкера. – Фрэнк – папа нашего магазина.

– Мы любим вас, Фрэнк! – Робин всплеснула руками в ярких кольцах.

Они его любят? И кем