именно они его считают? Конечно, любят то, что навоображали себе – старину Фрэнка, идеальный образ отца из ушедших времен, когда отцы проверяли уровень масла и подкачивали шины. Ладно, это нормально. Он не против. Он ведь тоже любил то, что они навоображали.

– Вы от нас не уйдете, – сказал Джейк. – Мы не отпустим.

– Пообещайте остаться!

Ему хотелось остаться, хотя они и будут теперь смотреть на него по-другому, будут стараться оградить старого бедного вдовца Фрэнка от новых потрясений. Но он заслужил это унижение после случившегося срыва, в котором сам виноват, и потому согласен нести этот груз – хотя бы для того, чтобы им было легче простить его, отдавшись порыву видеть его в лучшем свете.

– Я остаюсь.

Магазин взорвался радостными воплями, будто у него день рождения, а, собственно, так оно и было – он родился четырнадцатого мая. Вечером ему позвонит Кристи с длинным перечнем изобретательных и подобающих для хорошей жены мероприятий, которые устроила бы Лоррейн, будь она жива, закатила бы вечеринку, которую она хотела, а он – нет.

Внезапный укол памяти: Лоррейн в желтой шелковой пижаме за кухонным столом читает газету, он готовит ей кофе и тост. Ставит перед ней, она поднимает глаза, лицо у нее вовсе не как после сна, прическа идеальная, хотя она еще даже душ не принимала. «Спасибо, милый, – говорит она. – Люблю твой кофе». Она говорила так каждое утро. «Люблю твой кофе». Хотя бы это он ей дал. Хотя бы это она любила.

– Чем мы можем помочь? – ласково спросила Марни.

– Сделать вид, что ничего не случилось. Я бы предпочел так.

И все тут же с нарочитой деловитостью засуетились, отдавая дань просьбе Фрэнка. Он слушал приятный глуховатый стук книг, составляемых на полки, щелканье по клавиатуре – заказы, поиск книг, – шуршание громадного пакета с кошачьим кормом; он чувствовал, что за ним наблюдают – предсказуемо, – и хотя от этого коллективного взгляда веяло теплом и искренним сочувствием, это было слишком, ох как слишком. Больше не быть ему разнорабочим, который ладит с кошками и невинно флиртует с их самой ценной покупательницей. Теперь он в центре внимания. А ведь прежде это был райский уголок, где можно ощущать себя незаметным.

В подвальной кладовке, среди шатких стопок книг, он обнаружил раму с синим стеклом – удивительно, но стекло уцелело, треснуло, но не раскололось. Но все равно придется искать другое, а это непросто. Рассыпавшиеся инструменты кто-то заботливо сложил в хозяйственную сумку и поставил рядом с его по-прежнему открытой коробкой. Он представил, как кто-то из молодняка – скорее всего, Марни – аккуратно, будто суфле, несет вниз открытую коробку, чтобы не рассыпать то, что еще не рассыпалось, и кто-то другой приносит подобранные на полу инструменты, осторожно, по одному, опасаясь, чтобы не пораниться, не поцарапаться, не проткнуть себе что-нибудь, не распилить себя ненароком. От этих мыслей он вдруг развеселился – впервые с того дня, когда перед его глазами возникло пугающее видение: Вайолет Пауэлл.

Он отнес инструменты обратно наверх – пора возвращаться к недоделанной работе. Время от времени звякал дверной колокольчик, но Харриет, к счастью, не появлялась. Установив раму – стекло заменит потом, – остаток дня он провел, укладывая в отделе «Биографии» новый плинтус: пилил, шлифовал, прибивал, красил. Он всегда любил такую работу, ее вдумчивую повторяемость, но в тот день суетливые мысли постоянно уводили его к одному и тому же: молодые его простили, но предстояло просить прощения еще у двоих, и он не знал, как это сделать.

Собирая инструменты около полудня, он снова почувствовал, что за ним наблюдают, и, похоже, уже какое-то время. Захлопнув коробку, он распрямился и уставился на них.

– Прошло три года. Сейчас со мной все в порядке.

Марни и Джейк яростно закивали. В глазах Робин стояли слезы.

У задней двери маячила тощая фигура. Бейкер.

– Фрэнк, есть минутка? – Вороватый взгляд вглубь магазина. – Могу помочь.

– Чем?

– Фрэнк, художник видит свет. Я вижу свет. Ваш свет пропал. – Свет Бейкера шпарил вовсю.

– Мой свет пропал?

– Угу.

– Какой свет?

– Обычно у вас оживленное лицо. Мы все так считали. Но, типа, после вашего срыва…

– Моего срыва?

О господи. Это что, и вправду был срыв? Ни с того ни с сего, внезапно в памяти возникла трещина, которую он так тщательно закупоривал?

– Фрэнк, вы похожи на погашенную свечу. – Сочувственно склоненная голова, проникновенный взгляд.

– Не знал.

– А то, Фрэнк.

Как же он завидовал этому разукрашенному, увешанному бижутерией юному созданию, переполненному уверенностью в себе – свойство нынешних молодых. Сам он никогда вне работы не чувствовал себя уверенно. Стоя в проеме двери и закрывая выход, Бэйкер будто бы хотел как следует изучить его. Фрэнка одновременно и отпугивало, и обнадеживало, что его так со знанием дела изучают, что этот приятный молодой «художник» одаривает его своим любопытством.

– Раз уж у тебя такие познания в области психологии, я бы хотел кое-что спросить.

– Разумеется, Фрэнк, все что угодно. – Лицо Бейкера просияло.

– Я бы хотел кое перед кем извиниться. Что можешь порекомендовать – цветы?

– Вы имеете в виду убийцу?

– Давай не называть ее убийцей.

– Ой, а то. – Тон Бейкера был серьезен, как будто, находясь на другом конце горячей линии, надо было предотвратить самоубийство, снять незнакомца с карниза.

– Я бедную девушку напугал. Да и Харриет. Даму из книжного клуба.

– Ой, а то, но все было не так плохо. Стекло же не разбилось и все такое.

– Оно закаленное, – пояснил Фрэнк. – Его не так легко разбить.

– Ух ты! Повезло.

На самом деле деталей он не помнил. Психоз, господи! Все это ему могло присниться.

– Хорошего, конечно, было мало. Я не говорю, что все хорошо. Но когда, типа, знаешь, как было дело…

– Когда-то везде показывали рекламу, – прервал Фрэнк, – «Будь галантным с помощью цветов». Наверное, тебе не довелось видеть, в твои-то годы.

– Цветы – вариант хуже некуда, Фрэнк. Только чтобы их сюда доставить, требуется преступный объем выброса углерода, к тому же они изобилуют ядохимикатами. Дети работника цветочной фермы в Эквадоре на двести процентов чаще испытывают…

– Я не знал. Прости.

– А почему бы вам, типа, что-нибудь не построить? С помощью ваших станков?

– В искусстве я ничего не понимаю.

– Но вы же сделали колесики для книжной тележки.

– Ролики, – поправил Фрэнк.

Он действительно смастерил особые ролики для шкафа, со шлифовальным диском на планшайбе вместо ножек – в общем, не зря потратил время. Работа была для него утешением, декларацией, ответом на дешевый хлам, что продается повсюду, – хлам, который