моим тогдашним любимым мужем, как-то на закате пошли гулять. Я предложила ему подняться на Гору-Сопку. Там, на высоте, впервые лет за десять или больше, с самого дальнего детства, вновь смотрела я на свои любимые сладкие августовские просторы, на волшебную страну, которая уже давно вычеркнула меня из своей памяти.

Потом мы с Б. спустились с Горы, вернулись домой, и я кошмарно поссорилась с папой. Он сказал, что в ночь он свою К., конечно же, не выгонит, но завтра его К. может валить куда угодно. И я уехала с Б. тем же вечером на такси во Владивосток, в гостиницу с видом на Амурский залив, в номер 910, я уехала, куря одну сигарету за другой без перерыва.

* * *

ПРЯМАЯ РЕЧЬ ИНФЕРНАЛЬНОЙ СТЮАРДЕССЫ КЛЕО:

Ну и как твои дела, Кристабель? Как поживает цех бортпитания, ненавистная «каменоломня», как ты ее называешь? Как мне нравятся твои словечки! У меня никогда не было таких друзей, тем более на земле, чтобы с ними так разговаривать. С тобой я говорила совершенно свободно, что, в общем-то, редкое явление. Я очень рада тому, что общалась с таким человеком, как ты, Кристабель.

У меня, как всегда, все было замечательно. Постоянно летала, ставили в эстафеты на неизменные экзотические острова, на которых решительно нечем заняться, кроме круглосуточного лежания на пляже, что ж, такое времяпрепровождение для меня самое подходящее, учитывая, как сильно выматываешься в долгих рейсах, пролетая над океанами, когда всегда трясет, турбулентность уже стала моим стилем жизни, «танцующие» полеты не вызывают у меня ни страха, ни тошноты, а лишь усталость – но это уже, так сказать, издержки производства, и ничего с ними не поделаешь.

Сегодня у меня был ночной резерв, и вот я вновь в отеле, отмеряю минутами время до освобождения или же до получения приказа свыше лететь повыше. Повторюсь, я обожаю летать, но только в запланированные рейсы. Здесь же, оттягивая сладостные мгновения от одной кружки кофе к другой, я просто убивала время в бессмысленном ожидании.

В наряде на ночной резерв сегодня со мной был мой любимый. Мы с Дантесом встретились здесь, теперь ведь мы видимся только на работе, после расставания так всегда происходит. Тосковать между рейсами, встречаться на рейсах – такие у нас с ним нынче отношения. Но мы так дорожим ими, так бережно обращаемся друг с другом, что провести вместе одну ночь в отеле – это так восхитительно, ради этого стоило не слезать с неба целый месяц.

Ни он, ни я – никто из всех нас не выдержал, Кристабель. И как мы помирились, и вновь температура заставила напрячься все метеослужбы, с той секунды, когда я и Дантес вновь решили быть вместе. Он все мне рассказал про тебя. Не знаю, как мне простить твою подлость, ведь я считала тебя своей подругой! В обесточенном отеле мы с ним перебирали ворох невысказанных обид, и над всем этим открывались новые правды. Он писал своей Алоизе, но на это я давно уже закрыла глаза, а потом он писал сообщения тебе, уверяя, что ему так же тягостно работать на конвейере. Тогда уж я не сдержалась – Кристабель, Монсьер И. – тебе не ровня, он должен и будет летать! Когда же ты поймешь, что самолеты – для нас двоих, а твоя каменоломня – для тебя одной, избалованная девочка. Вот откуда Гёте в оригинале на размелованном линолеуме, вот откуда все зло. Теперь ты выводишь меня из себя, обманутая нищенка, надо было искать другое применение своим мозгам, ты хвасталась всем, что айкью у тебя ого-го, так вот иди дальше своей дорогой, я отпускаю тебя. Не будет никаких наборов в бортпроводники – или будут, но не для тебя. Иди своим путем, уходи подальше, Гора тебя больше не держит.

Насколько кристально, Кристабель, чисто и понятно все видится сквозь намытые до блеска оконные стекла. Я подозревала, что Дантес живет с тобой, и это подозрение оправдалось. Ты победила, одолела меня, свою астральную проекцию, вскоре после ваших с Дантесом первых стажерских полетов, ведь мы всегда были с тобой одним и тем же человеком, Кристабель. Ты решила избавиться от меня, потому что я представляла слишком опасную угрозу для вашей пасторальной идиллии в Садах. Эй, ну не морщься на правду, горький терновник! Ведь это ты подошла ко мне со спины там, на вершине Горы, и воткнула в спину нож, тот самый нож, который И. нашел в дереве, собирая грибы в здешних лесах. И ты толкнула меня вниз. Вниз, с Горы. «И большие каменные горы, на груди того, кто должен – вниз»29. Ты прошипела что-то о том, что, дескать, не одной тебе постоянно падать. Что кто-то тут определенно должен умереть. Что ты слишком сильно мне завидуешь, как все общие знакомые восхищенно смотрели мне вслед, пока ты строила из себя глухонемую.

29 М.Цветаева

А ведь мы с тобой всегда были одним и тем же человеком, Кристабель. Зачем же ты убила меня?

И все эти сказки о девочке-призраке в отеле, ты, конечно же, помнишь. Тогда ты впервые оказалась в резерве. Они, девчонки в форме, шушукались за завтраком о несчастной любви одной стюардессы, и ты тоже была там, так притворно ужасаясь, зная, что произошло на самом деле. Ведь тогда я была у окна, запивая кофе-латте лекарство от головокружений, я смотрела на набиравший высоту самолет, улетавший в твою любимую Вену, и ты открыла дверь в номер 910. Моя тень, вертикальная тень, карманный демон, ты сказала, что одна из нас непременно должна уйти. Улететь. На легких крыльях до чугунной земли. И ты выкинула меня из окна, пиковую даму из колоды, лишнее слагаемое в безупречном уравнении.

Так было однажды на посадке. Мы с Дантесом сидели по разным дверям в стойке, два стража аварийных выходов. Я рассказала ему о твоих заморочках по поводу еды, мы оба недоумевали, откуда они у тебя взялись, ведь ты всегда была очень худой. Я говорила о том, что ты взращиваешь в себе лишь тонкие материи, стремишься к развитию души, а не к потаканию телесным прихотям. На что И. ответил фразой, которую я тут же записала в блокнот. Не только фразу. И безо всяких знаков препинания. В моих заметках это выглядело так: «меньше веса больше духовность сказал и. за секунду до посадки». Так оно и было. Под обсуждение эфемерного духа наш Боинг-737 коснулся земли с грохотом,