Ботболт нагнул подбородок и удалился.

— А теперь тост! Тост!.. Я бы хотела выпить завас, — торжественно произнесла Аглая, обращаясь ко всем сразу. —Думаю, через пару минут мне представится эта возможность.

Она добилась чего хотела (если, конечно, она добиваласьименно этого) — все, как идиоты, стояли с шампанским.

И ждали ее одну. Королеву.

Наконец появился Ботболт с таким же одиноким, как и Королева,бокалом на подносе.

"Veuve Cliquot Ponsardin” перекочевало к Аглае. Онаподняла бокал и обвела взглядом присутствующих.

— Я бы хотела выпить за вас. За вас, дорогая Минна. Завас, дорогая Tea. За вас, дорогая Софья… Я счастлива видеть вас, я счастливапознакомиться с вами. Делить нам нечего. Ведь мы, в конце концов, делаем однообщее дело. — Она повернулась к камере. — Мы служим нашему читателю.Так что — рога в землю, шпаги в ножны, а флоты в гавань. Перемирие на всехфронтах. Если, конечно, никто не возражает.

Никто не возражал. Попробовал бы хоть кто-то возразить подприцелом объектива!

Все сдвинули бокалы и чокнулись.

Аглая первой — и здесь она не хотела терять первенство —сделала глоток. Маленький глоток. И снова улыбнулась.

— Странный вкус… Вы не нахо…

То, что произошло спустя секунду, навсегда запечатлелось вмоей памяти. А сама эта секунда вдруг раздвинулась, как театральный занавес,обнажив самые потаенные уголки кулис. СС, ТТ и ММ с вымученными улыбками налице. Ботболт с подносом в руках. Камера Чижа, направленная прямо на Аглаю.Прерывистое дыхание Райнера-Вернера у меня за спиной. Брови режиссера Фары,разлетевшиеся подобно пеночкам из гнезда. Дашка с проливающимся на платьешампанским — мое собственное зеркальное отражение.

Бокал выпал из рук Аглаи и разбился на мелкие осколки. Онасделала несколько шагов вперед, удивленно улыбнулась, перехватила пальцамигорло и приоткрыла рот — как будто ей не хватало воздуха… А потом по ее телупробежала судорога.

Секунда все еще не кончалась.

И за несколько мгновений до того, как театральный занавесупал, Аглая сделала еще один шаг. Прямо на камеру. Она заглянула в объектив,как будто бросила в него прощальный взгляд. И снова растянула губы — то ли вулыбке, то ли в гримасе. И, оторвав наконец руку от шеи, погрозила пальцем.Кому-то или чему-то. Или указала. На кого-то или на что-то.

Но, скорее всего, это был ничего не значащий жест.

Через секунду лицо Аглаи Канунниковой, первой ледидетектива, налилось синевой, и она как подкошенная рухнула на пол. И затихла.

— Врача! Позовите врача! — истошным голосомзакричала Дарья.

Господи, какой врач?! Откуда здесь врач?..

Дашкин вопль запрыгал по стенам, заставил огонь в двухкаминах вспыхнуть ярче и ураганом пронесся по лицам безмолвно стоящих людей.СС, ТТ и ММ поспешно стерли улыбки с лица — еще до того, как эти улыбки успелистать осмысленными.

В наступившей тишине вдруг явственно послышался стук.Поначалу я не могла определить источник этого стука — и лишь потом поняла:стучали зубы Райнера-Вернера.

Кольцо вокруг лежащей на полу Аглаи не сжималось, но и неразмыкалось: никто не мог сделать и шага. Никто не мог отвести глаза от еестрижки, сразу же пришедшей в беспорядок; от брошенных на произвол судьбыскладок платья, от чудовищно искривленного рта. И от бледно-воскового цветка вразрезе декольте.

"Бойся цветов, сука! Бойся цветов, сука! Бойся цветов,сука!” — бешено колотилось у меня в висках.

«БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!»

Ксоло, до этого беспорядочно вертевшаяся возле хозяйки,залаяла. Этот — самый обыкновенный — собачий лай и вернул всех к жизни.

Первым решился Ботболт.

Он осторожно опустился перед Аглаей на колени и коснулсяпальцами ее шеи. Ксоло лаяла не переставая.

— Заткните ее, бога ради! Заткните собаку!.. Нервы уДашки ни к черту, кто бы мог подумать… Лай перешел в тихое поскуливание. Этопоскуливание не оставляло никаких шансов — ни Аглае, ни всем нам.

— Ну?! — Райнер-Вернер не выдержал первым. —Ну?!

Ботболт поднялся, машинально отряхнул брюки и бесцветнымголосом произнес:

— Никакого врача не нужно. Она мертва.

…Никто не знает, сколько часов мы проведем в этом странномдоме.

Я даже не уверена, что стылый ночной пейзаж за окном —реальность. Реальность, а не заставка к передаче, которая никогда не будет снята.Ради нее Аглая приехала сюда… Нет, черт возьми, нужно смотреть правде в глаза.Не ради передачи. Таких передач у нее был не один десяток. Она просто не моглаотказать себе в удовольствии посидеть на бутафорском троне Королевы Детектива.

И ей это удалось. Почти удалось.

Устроиться на самом краешке и поднять бокал, в котором ужебила хвостом ее смерть.

Смерть, которую констатировал случайный холоп случайногочеловека. Ровно полтора часа назад. Ровно полтора часа назад Ботболт поднялся,отряхнул брюки и бесцветным голосом произнес:

— Никакого врача не нужно. Она мертва.

* * *

…Несколько мгновений все переваривали страшную новость.

— Мертва? — переспросила Минна.

— Мертва? — переспросила Tea.

— Мертва? — переспросила Софья.

— Sie ist tot?! <Она мертвая? (нем)> —сдавленным шепотом произнес Райнер-Вернер.

— Мертва, надо же! — Дашка истерическихихикнула. — Мертва.

— Что значит — “мертва”? — Режиссер Фара сделалшаг в сторону тела Аглаи и тут же в суеверном ужасе отступил. — Что значит— мертва?! Да убери же ты, наконец, эту чертову камеру, Петя!..

Все это время камера ни на секунду не выключалась, вот оночто!

Чиж с трудом отклеил от лица глазок видоискателя. Судя поего застывшим зрачкам и сомнамбулической улыбке на лице, он так до конца и не понял,что же произошло. Камера — во всем была виновата камера. Для камеры несуществовало грани между реальностью и воплощением реальности. Любой попавший вобъектив человек становился персонажем. А персонажи могут только выйти изкадра, но никак не умереть. По-настоящему.

— Какой ужас! — совсем по-женски всхлипнул самецРайнер-Вернер. — Это сердце, да?

Вопрос застал все общество врасплох.

— Может быть, — сказала Минна.

— Конечно же, сердце, — сказала Tea.

— Скорее всего, — сказала Софья. — Кто бы могподумать… А выглядела такой здоровой…