— Негодяи, — сказала Минна. — Только вал уних на уме.

— Подонки, — сказала Tea. — Набивают карманыза наш счет. Проще “Войну и мир” состряпать, чем лишнюю копейку у нихвыпросить.

— Сволочи, — сказала Софья. — Тем более что“Войну и мир” у вас сейчас никто не купит, дорогая Tea. Времена адские. А этотдешевый глянец?

— Какие времена — такие и обложки, дорогая Софья.

— А художники! Где они только набирают этих бездарей? Впривокзальных сортирах, что ли, отлавливают?

Все трое посмотрели на Аглаю — с той предельной степеньюукоризны, которую могла позволить себе протокольная съемка. Аглая былаединственной из всей четверки, кто издавался не в унизительных анилиновыхобложках, а во вполне пристойном сафьяновом переплете. Почти академическом.

— Может быть, объявим забастовку? Выйдем на улицу сплакатами? — Аглая подмигнула конкуренткам, и благодатная тема “Хужеиздателя может быть только послеродовая горячка вкупе с мягким шанкром” увяласама собой.

…Периодически все выходили в зимний сад и прилегающую к немуоранжерею — покурить. После одного такого перекура Аглая потеряла всякийинтерес к дамскому джокеру (благо все остальные потеряли к нему интерес ещераньше). Теперь она вместе с Райнером-Вернером (что за трогательноеединодушие!) наматывала круги вокруг шахмат и донимала очумевшего Ботболтарасспросами об истинном значении фигур.

Польщенный таким вниманием, Ботболт начал путано и длиннообъяснять, что все шахматы сделаны по специальному заказу в Тибете, что королемна доске выступает божество ясного неба Эсеге Малан-Тенгри. А роль ферзя играетСахилгата Будал-Тенгри, в ведении которого находятся громы и молнии.

Остальные функции были возложены на Саган Себдега, желтуюбешеную собаку Гуниг, бабушку Маяс Хара и быка Буха-Нойон Бабая, успешнозаменившего коня.

Настолько успешно, что “все приезжающие к тайше Дымбрылу ЦыренжаповичуУлзутуеву не нарадуются на такую красоту”.

Интересно, что такое тайша? Оч-чень уважаемый человек? Иликриминальный-авторитет-пальцы-веером-по-бурятски?

Аглае так понравился весь этот питомник тотемов, что онатотчас же предложила Райнеру сыграть партейку. Игроки они были неважные, да чтотам, вообще никакие! Уж я-то со своим первым разрядом могла по достоинствуоценить их игру. Брутальный немец был способен только переставлять фигуры,никакого композиционного мышления (кто бы сомневался!); Аглая выглядела чутьлучше, в какой-то момент ей даже удалось сварганить (очевидно, по неведению)некое подобие защиты Тарраша. Шахматы так увлекли ее, что через каждые пятьминут она отправлялась в оранжерею с очередной сигаретой: обдумывать ходы.

Спустя полчаса, с трудом загнав партию в колченогийэндшпиль, Аглая подозвала Ботболта.

— Тащите-ка ваш эксклюзивный “Клико Понсардин”,дружище. Я хочу провозгласить тост. И прошу вас всем сообщить об этом.

Ботболт кивнул круглой головой и отправился на кухню.

Но только стоило ему выйти из зала, как между Аглаей иРайнером-Вернером возникла нешуточная склока — Вам мат, — объявил Райнер.Но Аглая поражения не признала.

— Что же это вы сделали, голубчик? — спросилаона. — Буха-Нойон Бабай так не ходит. Это же конь! Конь, а не ладья.

— Да нет же! Это вовсе не конь. Это и есть ладья —бабушка Маяс Хара. Маяс Хара, а не Бабай. Я же помню…

Со стороны их разговор напоминал оживленную беседусумасшедших с непередаваемым национальным колоритом. То-то бы порадовался тайшаДымбрыл Цыренжапович Улзутуев!

— Не морочьте мне голову! — вскипела Аглая. —Ни черта вы не помните. Немцы вообще ни черта не помнят, до сих пор думают, чтоБерлинская стена сама упала, от порыва ветра!

— И все-таки это не конь. Это ладья. Ладья. Die Turm.Вот чего Аглая не могла вынести, так это настойчиво-туполобого немецкого.

— Ботболт! — заорала она. — Ботболт, идитесюда немедленно!

Ответа не последовало. Махнув рукой, Аглая отправилась воранжерею — “я должна выкурить сигарету, Райнер, иначе мне придется размазатьвас по стенке”. Она явилась через несколько минут — три-четыре затяжки, небольше. Еще спустя некоторое — довольно продолжительное — время пришелнеспешный Ботболт, в руках которого подрагивал поднос с шампанским.

— Ваше шампанское.

— Взгляните-ка! Это конь или ладья? — Аглая неглядя сняла бокал с подноса.

— Бабушка Маяс Хара, — подтвердил Ботболт,пристально глядя на доску. — Ладья.

— Ну, что я говорил? — возликовал Райнер-Вернер ипоследовал примеру Аглаи, тоже взяв бокал. — Вам мат.

Ботболт, который, очевидно, терпеть не мог сцен грубогоинтеллектуального насилия, по-быстрому отвалил.

Аглая же все еще не могла успокоиться.

— Так не пойдет, — поджала она губы. — Я былавведена в заблуждение… Я никогда не проигрываю, милый мой, никогда.

— Но это же очевидно!

— Никогда! — Аглая повела плечами, топнула ногой инеожиданно шмякнула бокал об пол.

Эта исполненная внутреннего драматизма сцена осталасьпрактически незамеченной. Для всех — кроме меня. И флегматичной камеры Чижа.Хоть что-то можно будет выдоить из четырехчасовой кассеты: впервые надменнаянетитулованная королева потерпела фиаско — пусть и в шахматах.

Я была предпоследней, кто взял бокал с подноса.

Последней оказалась Дашка.

Вот здесь-то и произошла маленькая заминка: Аглая тоже отправиласьв поход за шампанским — ведь свою емкость с “Veuve Cliquot Ponsardin” онауничтожила.

Но Дарья вовсе не собиралась уступать детективщице.

И подошедшей Аглае осталось только лицезреть пустой поднос.

— Ускользнул, — приступ внезапной ярости по поводупроигрыша прошел. Аглая была сама любезность. — Прямо как в старойпесенке.

Аглая подмигнула опередившей ее Дашке. И произнесла длиннуюфразу на французском. Беглом, небрежном и удивительно чистом французском.

— Жаль, что я не могу этого напеть.

Давление было слишком очевидным. Очевидным был и подтекст:“Вы, милая моя журналисточка, всегда будете самозванкой. Славы ли это касаетсяили остатков торта на презентации у разбогатевших галерейщиков. Или остатковспермы в постелях обедневших плейбоев. Или — как сейчас — бокальчика. Вы всегдабудете чуть ниже — там, в толпе. Рядом — и невыносимо далеко”. И Дарья —несгибаемая, непримиримая воительница Дарья — неожиданно стушевалась. Сникла.Дала задний ход — Извините. Может быть…

— Вы знаете французский?

— Нет. — Бокал в Дашкиных пальцах дрогнул. —Возьмите…

— Ну, что вы… Эта проблема легко разрешима, не правдали, Ботболт?