— Я… Ксоло тосковала… Плакала… Я зашла ее проведать.

— А она открыла вам дверь? — Аглая поболталамаленьким плоским ключом у меня перед физиономией.

— Нет… Но дверь была открыта.

— Открыта? Странно, ведь я ее закрывала.

— Может быть, кто-то из обслуги? — высказала япредположение и тут же вспомнила укутанную коньячными парами мизансцену вподсобке.

— Может быть… Лес изумителен, не правда ли? Леса я и вглаза не видела и потому промычала что-то нечленораздельное.

— А наш маленький немецкий друг? — Аглая сбросилашубу прямо на пол.

— А что “наш маленький немецкий друг”?

— Он так же изумителен в койке, как этот лес всугробах?

Литые мускулы, безволосая грудь, дракон на предплечье… Чертвозьми, лучше мне поискать другое место для ночевки! Взять хотя бы диванчик воранжерее. Или подсобку в коридорчике. Бурятские юноши когда-нибудь оттудауберутся, надо полагать…

— Вы покраснели? — Аглая рассмеялась. — Выпокраснели, значит, вы еще с ним не переспали.

— Да?

— Но вы этого хотите…

— Не хочу.

— Хотите, это у вас на лице написано.

— Что еще написано у меня на лице?

— Положили глаз на диванчик в зимнем саду? Боитесь самисебя? Ладно, не стоит дуться на старую добрую Аглаю! А как вам сегодняшнийпаноптикум? Они готовы были разорвать меня на части, эти стервы!

Теперь до меня стала доходить истинная причина еепревосходного настроения. СС, ТТ и ММ. Она сыграла “Рондо каприччиозо” у них нанервах, она заставила их выйти из себя, она вынудила их показать зубы. Зубы,почти полностью потерянные в ходе борьбы за беллетристический ОЛИМП.

Аглая плюхнулась на кровать — прямо в сапогах.

— Представляю, чем они занимаются в свободное от своихписулек время!

— И чем же?

— Подсчитывают количество публикаций о себе.Подсчитывают количество публикаций о конкурентках. А потом устраивают истерикисвоим литературным агентам. И мужьям-язвенникам, если таковые имеются… Массоваякультура не сахар, девочка моя. Чуть зазевался — пиши пропало. Затопчут. Аиздатели? Это же отпетые негодяи. Давай-давай, Аглаюшка, строчи, кропай,молоти, ни отдыху ни сроку — только не останавливайся!.. А читатели? Сегодняони без тебя и в метро не спустятся, и в туалет не зайдут, и в кровать нелягут, а завтра? Появится новая лахудра, у которой три деепричастных оборота впредложении — против твоего одного. И сюжет она подворовывает искуснее… И все.

Был кумир — и кончился. На свалку истории, душа моя, вмакулатуру!..

Из макулатуры в макулатуру — это больше похоже на афоризм.

— Ну и картину вы нарисовали… Ужасно.

— Прекрасно, девочка! Прекрасно! Только это заставляеткровь в жилах бежать быстрее. Сегодня вечером продолжим наши бои безправил."

— Вечером?

— Ну да. Если вы, конечно, не захотите уединиться сосвоим подопечным. Или он положил глаз на кого-то другого?

Аглая была тертым калачом, она видела меня насквозь.

— Приходите, будет весело. Выпустим пар окончательно,чтобы завтра не бросаться друг на друга перед камерами. Ох уж мне эта массоваякультура и ее деятельницы! Скажите, Алиса, она не напоминает вам секс потелефону?

— Секс по телефону? — опешила я.

— Неужели вы не знаете, что это такое?

— У меня… У меня никогда не было секса по телефону…

— У меня тоже, но я очень живо представляю себе это…Квартиренка на окраине, два разбитых телефона. И две разбитые артритом бабенки,в прошлом младшие экономисты, а в настоящем — безработные. С алкашом-мужем,двоечником-сыном и редкими волосами. Сидит такая сексуалка в продранномсвитере, грызет ногти, штопает носки, вяжет шарфики и, не отрываясь от этихблагородных занятий, успевает еще и постонать в трубку, имитируя оргазм.Который если и испытывала, то только в ранней юности, на урокефизкультуры, — ползая по канату.

— Ну, не только… — успела вставить я.

— Ах да, есть еще велосипед, душ и верховая езда… Апотом начинает рассказывать вагинострадальцу на другом конце провода о своемшелковом белье и своей шелковой коже… Вот и вся романтика, девочка.

— А при чем здесь книги?

— Не книги — книжечки! — Аглаярасхохоталась. — Книжечки в мягких обложках! Все то же самое, душа моя,все то же самое! Мелкий обман. Ну, скажите, какое представление может иметькакая-нибудь мать-ее-актриса-кукольного-театра-а-ныне-сочинительница-текстов ожизни банкиров? Или нефтяных магнатов. Или — крупных мафиози… Или — страшноподумать — о вилле на Сейшелах… Вот вы имеете представление о вилле наСейшелах?

— Никакого.

— Я тоже. — Она приподнялась и что-то вытащилаиз-под подушки.

Этим “что-то” оказался белый цветок сантиметров десяти вдиаметре, смахивающий на очень крупную чайную розу, с нежными, уже слегкапримятыми лепестками.

— Как мило, не правда ли? — пропела Аглая, опускаялицо в лепестки. — И как по-восточному изысканно.

— Вы хозяина имеете в виду? — СлоноподобныйДымбрыл Цыренжапович монтировался с этим цветком так же, как потаскуха с поясомверности.

— И хозяина тоже. Вы не знаете, как называется этапрелесть?

Я понятия не имела, что это за цветок, но прямо передо мной,на безмятежной поверхности стены, неоном загорелась фраза: “Бойся цветов,сука!” Я не забыла о ней, надо же!

— Дайте его мне.

— Вы опять за свое? — Аглая покачалаголовой. — Вы меня в могилу сведете, честное слово!

— Я…

— И слушать ничего не хочу. Принимаете самыйобыкновенный знак внимания… Жест признательности… Принимаете за черт знаетчто!.. Интересно, что преподнесли этим стервам?.. Как вы думаете?

— Никак.

— Верблюжья колючка — вот тот максимум, который онизаслуживают…

— Я бы на вашем месте, Аглая… Аглая соскочила с кровати,подошла ко мне и ухватилась за мой подбородок:

— Даже не мечтайте когда-нибудь оказаться на моемместе!..

Шутка, ну, конечно же, это была шутка. Вот только я ипредположить не могла, что пальцы Аглаи могут быть такими жесткими! А глаза —такими холодными. А улыбка — такой искренней.

— И в мыслях не было мечтать… — пискнула я, пытаясьосвободиться из тисков. — Мне просто не нравится, что…

Аглая наконец-то разжала пальцы:

— Чем нести всякий вздор и мучить меня этой сквернойисторией, занялись бы лучше мюнхенским жеребчиком.