— Она действительно мертва? — Дарья уже взяла себяв руки.

— Посмотрите сами — Ботболт пожал плечами.

— Посмотрю.

Теперь это снова была та самая Дашка, которую я знала тысячулет: целеустремленная, волевая и несгибаемая. Она решительно двинулась краспростертому на полу телу; так же решительно она двигалась к глянцевымстраницам модных журналов. И заполняла причитающиеся ей колонкижесткоструктурированными аналитическими сплетнями.

Но стоило только Дашке приблизиться к Аглае, как Ксоло,скулившая до этого совершенно абстрактно, набросилась на нее с самым конкретнымжеланием оттяпать половину подбородка.

— Убери эту дуру, — зло бросила мне Дарья. —Или вы не знакомы? С собакой и ее хозяйкой? Ты, я смотрю, не очень огорчена…

Аглая мертва, а я совсем не выгляжу огорченной. Неужели этоправда?

Правда. Правда.

Господи ты боже мой, разве можно огорчаться по поводуторнадо? Тайфуна? Землетрясения в восемь баллов по шкале Рихтера? Разве можноогорчаться по поводу наступления ледникового периода, пересыхания Мировогоокеана, массовой гибели звезд в галактиках № 45, 67 и 89?..

Огорчаться можно только по поводу порезанного пальца. И лишьдо тех пор, пока порез не скроется в крошечном молочно-белом сугробе пластыря.Примерно такой же пластырь устроился сейчас на указательном пальце Tea. Но ктотакая Tea? Самая заурядная мулатка, прижившая с десяток квелых книг отбородатых анекдотов. И кто такие Минна с Софьей — даже пластыря на пальце у нихнет!

Аглая — совсем другое дело.

Аглая — звезда.

Звезда, и галактики № 45, 67 и 89 еще будут оспаривать другу друга право считаться местом ее гибели… Так разве можно огорчаться по этомуповоду?

"Огорчаться” — это совсем другая эмоциональная шкала…

— Заткни ей пасть, — снова прошипела Дашка. Яприсела на корточки и тихонько позвала Ксоло:

— Ксоло, девочка, иди к Алисе… Иди, моя хорошая. Алисатебя любит. Иди, иди сюда…

Спустя минуту несчастная Ксоло вняла моим мольбам. Скулитьона не перестала, но, улегшись на брюхо, поползла ко мне. Я перехватила ее и прижалак груди. Еще никогда…

Черт, я, кажется, плачу..

Пока я прислушивалась к своим ощущениям, Дашка по-мясницкиначала распоряжаться пространством вокруг Аглаи. И самой Аглаей.

Вернее, тем, что еще несколько минут назад было Аглаей Канунниковой,Королевой Детектива. Я даже не подозревала в своей подруге такогопрозекторского хладнокровия. Если сейчас она вытащит из лифчика хирургическийскальпель и вскроет грудину Аглаи, как банку томатов в собственном соку, —я не удивлюсь…

Дарья приложила ухо к цветку в декольте, затем пристроилапальцы к голубоватой жилке на шее и, наконец, распялила Аглаино веко. Одно, азатем другое.

— Она мертва, — ровным учительским голосомотчеканила Дашка, делая ударение на каждом слоге: “Запомните, дети, как пишутсяэти два слова. А теперь повторим все вместе, хором. И не забудем поставитьвосклицательный знак: “ОНА МЕРТВА!"

— Она мертва. Мертвее не бывает.

Это был сигнал. Сигнал стае воронья, заградительному отрядугиен, садово-огородному товариществу грифов-стервятников.

— Какое несчастье, — сказала Минна, приближаясь ктелу.

— В голове не укладывается, — сказала Tea,приближаясь к телу.

— Нужно вызвать “Скорую”, — сказала Софья,приближаясь к телу. — Вы слышите меня, молодой человек?

Ботболт повел раскосыми глазами, но даже не сделал попыткисдвинуться с места. Напротив, присел на корточки рядом с задравшимся подоломАглаиного платья и стал меланхолично собирать осколки.

— Не стоит этого делать, — раздался голос позадименя. Малокровный, анемичный голос. Этого голоса я никогда не слышала, а если ислышала, то напрочь забыла, кому он принадлежит. — Не трогайте осколки.

Храмовый служка при смокинге пожал плечами, но от осколковстекла все же отступил. А СС, ТТ и ММ синхронно повернули головы: кто это ещеразговорился? Я последовала их примеру. Вместе с Дарьей, все еще не желавшейвыйти из теплых ласкающих волн смерти Королевы.

За нашими спинами стоял Чиж.

Тот самый оператор “ПетяНоМожноЧиж”, бесплатное приложение ккамере, бледная телевизионная спирохета, последний козырь режиссера Фары. Всеэто время он находился в тени своей всемогущей “SONY Betacam” — тени настолькоплотной, что я даже не могла рассмотреть его как следует.

Хохолок на макушке, потрепанные джинсики, потрепаннаяжилетка с таким количеством карманов, что по ним можно было бы рассовать всюЛондонскую публичную библиотеку; потрепанные ботинки армейского образца иполное отсутствие физиономии. То есть, безусловно, что-то на этой физиономииприсутствовало — при близком контакте там можно было обнаружить нос, рот и дажеглаза. И все же, все же… Какими-то смазанными они были, какими-то совсемтусклыми. Без камеры Чиж смотрелся как сорокалетняя женщина без макияжа, какдом без окон, как павлин без хвоста.

Даже я со своей совсем не броской внешностью могла сойтирядом с ним за супермодель Клаудию Шиффер.

И вот теперь этот павлин без хвоста что-то пропищал.Малокровным, анемичным голосом:

— Не трогайте осколки.

— А в чем дело? — спросила Минна.

— Мы ведь не можем оставить все так, — сказалаTea.

— Пока не приехала “Скорая”, — сказала Софья.

— Пока не приехала милиция, — отбрил Чиж. —Пока не приехала милиция, не нужно трогать осколки.

Пожалуй, я ошиблась. Он оказался совсем не слабосильным,голос Чижа. И анемией он не страдал. Напротив, в нем было что-то вивисекторское,что-то заставляющее вспомнить лабораторные реторты, опыты на мышах и пункцииплевральной полости.

— Не думаю, что это сердце, — сказал Чиж иделовито бросил Дашке:

— Отойдите от тела.

Дарья подчинилась.

Сменив ее на посту № 1, Чиж принялся деловито обнюхивать,ощупывать и осматривать Аглаю. Потом так же деловито переключился на осколки.

СС, ТТ и ММ сбились в отару, Райнер-Вернер повис у меня наплече, а Дашка демонстративно отбыла к шахматам.

— Никто не утверждает, что это обязательносердце! — топнула ногой Tea.

— Вот именно. Никто не утверждает, — топнула ногойМинна. — Может быть, это астма. Острый приступ, а под рукой не былоникаких лекарств…

— Такое иногда случается при астме, — топнула ногойСофья. — Моя собака умерла от астмы. И тоже внезапно. Почти как дорогаяАглая. Я очень страдала…

— Все дело в том, что у нее не было никакойастмы. — Неужели это мой собственный голос звучит так спокойно? — Исердце у нее было здоровым. Она была абсолютно здоровым человеком.