— Есть еще добровольцы?

— Предлагаете нам сделать харакири? — Tea поморщилась. —В знак цеховой солидарности с покойной? Учтите, читатель нам этого не простит…

— Только ради чистоты эксперимента… — началоправдываться Чиж.

— Ну, давайте я. — Ботболт протянул ему открытуюладонь. — Ради чистоты…

Чиж как будто этого и ждал. Без всякой жалости (вивисектор иесть! последний романтик городского морга) он обрушился на дубленую кожуБотболта — и на салфетке появилось еще одно пятно: такое же красное. А я-тодумала, что непроницаемый, желтолицый бурдюк Ботболт набит войлоком и по жиламу него течет кобылье молоко!..

Бурятский стоик даже не поморщился. И не задал ни одноговопроса. Ни единого. В отличие от бывшей работницы прокуратуры СофьиСафьяновой: задавать вопросы, в том числе и риторические, было ее основнойпрофессией.

— Ну, и что вы хотите этим доказать?

— А вот что. Нагнитесь и посмотрите внимательно.Стараясь не менять положения тела, Чиж приподнял руку мертвой Аглаи и слегкаотодвинул ее. И слегка повернул.

— Теперь видите?

Запястье мертвой писательницы было испачкано кровью.Очевидно, она упала прямо на осколок бокала, и тонкая ниточка вены оказаласьперерезанной. Порывшись в кармане жилетки, Чиж извлек лупу, состряпанную изсамого обыкновенного объектива, и поднес ее к руке Аглаи.

— Видите?

СС, ТТ и ММ по очереди приложились к увеличительному стеклу.

— Порезала руку при падении, — сострилаМинна. — Ну и что?

— И вообще неудачно упала, — сострила Tea. —Ну и что?

— Может быть, это стоит классифицировать как попыткусамоубийства? — сострила Софья. — Удавшую…

Никто не рассмеялся. Даже Дарья притихла.

— Все дело в цвете. — Чиж облизал порезанныйпалец. — Для сравнения: вот моя кровь, вот кровь уважаемого…

— Ботболта, — подсказала я.

— Уважаемого Ботболта. Цвет практически одинаков. Атеперь сравните его с кровью покойной. Учтите, стекло задело вену, так чтокровь по определению — венозная. То есть должна быть намного темнее. А она?

— А что — она? — Осведомленность какого-товыскочки от “SONY Betacam” стала заметно раздражать Софью.

— Сами видите. Ярко-алая.

Это была чистая правда: кровь мертвой Аглаи заметноотличалась от крови еще живых Чижа с Ботболтом. Она была гораздо более яркой.Нестерпимо яркой. Яркой до неприличия.

— И что это значит? — осторожно спросила Минна.

— Это значит, что произошло отравление цианидом. Цианиднарушил процесс усвоения кислорода. И кровь оказалась им перенасыщенной. Воттак. Таким образом обстоят дела.

Дела действительно обстояли хреново. СС, ТТ и ММ отползли оттела Аглаи, как от куска испорченного мяса, и разошлись в разные концы зала.Друг на друга они старались не смотреть. Чиж же остался на месте. Он протянулруку к лицу Аглаи и осторожно, кончиком мизинца, снял каплю слюны, застывшую вуголке рта.

— Вы уверены, что это.., яд? — спросила я. Толькодля того, чтобы что-то спросить, чтобы наполнить застывший воздух зала хотькаким-то звуком: даже поленья в камине притихли и перестали трещать, что былоуж совсем противоестественно.

— Ну, на сто процентов я утверждать не могу… Но надевяносто девять… Вот если бы у меня под рукой оказался железный купорос… Я былбы уверен абсолютно. И потом, судороги… Локальные красные пятна на шее…Характерно окрашенная слюна. Не слюна даже, а кровавая пена. Совершенно ясно,что воздуха ей не хватило, и она задохнулась. Умерла от удушья. Это — один изсамых ярко выраженных симптомов, и он тоже подтверждает… Словом, абсолютноклассический, абсолютно хрестоматийный случай отравления цианидом.

— А при чем здесь железный купорос?! — Софья спрокурорской ненавистью посмотрела на гнусного, испортившего всю обеднюЧижа. — При чем здесь какой-то железный купорос, если вы заявляете, чтоона отравлена! И намекаете на то, что это…

Закончить фразу она не решилась. Произнести вслух “убийство”означало бесповоротно испортить дивный зимний вечер. И не менее дивную зимнююночь, которая должна была прийти на смену вечеру. Теперь же на смену вечерупридет не дивная ночь, а вполне прозаичная шайка оперов. Оперы наберут понятыхиз соседней полусгнившей от пьянства деревеньки. Оперы будут топтать паркетгрязными ботинками, сыпать пепел на восточные ковры и в кадки с пальмами; оперыбудут уединяться с участниками трагедии в самых интимных местах особняка истряпать бесконечные протоколы. И еще неизвестно, чем это обернется, потому чтоабсолютное алиби имеет только один человек — Аглая Канунникова.

Мертвая Аглая.

— Вы намекаете на то, что это… — Софья сделала вторуюпопытку. В рывке. Но штанга ей так и не покорилась.

— Если классифицировать отравление как убийство, тонамекаю. — Бесстыжий Чиж находился с госпожой Сафьяновой в разных весовыхкатегориях и поэтому легко справился со снарядом. С первого захода. —Нужно вызвать милицию.

— Подождите… — повысила голос Tea. — Почему мыдолжны верить какому-то сомнительному типу? И его сомнительным выкладкам?

— Вам-то чего бояться, дорогая Tea? — тотчас жеотозвалась толстуха Минна. — По-моему, это ваш звездный час.Попрактикуетесь в даче автографов — какая вам разница, что подписывать: книгуили протокол?.. Говорят, у вас в наличии имеется двадцать вариантов подписи —на все случаи жизни.

— Вот именно — жизни! Но не… — мулатка скосила глаза натело Аглаи.

— Никогда не поздно начать.

— Для меня — да. А в вашем почтенном возрасте поздновсе. Даже соучастие в убийстве. — Tea, самая легкая, самая хрупкая извсех, легко перемахнула барьерчик с надписью “преступление” и теперь на всехпарах неслась к финишу.

Черт возьми, они снова начали совать друг другу шпильки вмягкие места!.. В самое удачное время и в самом удачном месте, ничего нескажешь! Даже сидя на соседних электрических стульях, они будут поносить другдруга, даже стоя в одной очереди на гильотину!..

— Я не претендую на соучастие в убийстве. Уступаю этопочетное право вам… — Минна ловко обошла Tea на повороте и первой разорвалафинишную ленточку.

— Дамы, дамы! — Софья постучала ладонью по столу. —Думаю, сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений! В комнатенаходится тело.

— Если это тело, — бросила Tea. — Если этотело, а не мистификация. Вы уверены, что она нас не надула?

— В каком смысле?

— Она любит такие штучки. До последней страницы держиткукиш в кармане. Это ее обычная практика. Слова в простоте не скажет, отнормального, человеческого мотива преступления ее тошнит. Все норовит сподвывертом, с подвывертом, да еще и Фрейдом по башке бьет при первой жевозможности.