– Сыскать ваших соотечественников будет затруднительно, –отвечал князь, и Анжель различила в его голосе презрительную усмешку. –Победитель мира Наполеон Бонапарт бежит, потеряв все! Скоро над ним и курыбудут смеяться... ежели беглые французы не всех приедят! – Он заразительно расхохотался,и Анжель с болью удивилась злобной прихотливости судьбы, сделавшей их врагами,не позволившей радоваться вместе. И тут же в его голосе зазвенело ожесточение:– Больно только русскому сердцу, что неприятель занял Москву, привел ее вужасное положение. Все осквернено шайкою варваров. Вот плоды просвещения или,лучше сказать, разврата остроумнейшего народа, который гордился именами Генрихаи Людовика. – Он гневно ударил по столу кулаком. – Дело еще не кончилось, но,кажется, Бог не совсем оставил Россию, и если вы видели спаленную Москву, то мыувидим развалины Парижа!

Он в запале осушил кружку какого-то русского зелья.

– Ну, если кто и побывает в Париже, то никак не вы, –съехидничала Анжель. – Вы, верно, и туда своих амазонок пошлете убивать ужасныхфранцузов, а сами... – Она поискала в своем арсенале наиболее остро отточенныйкинжал и вонзила его с невинною улыбкою: – А сами будете учить плавать своихкрепостных девок.

Князь озадаченно свел брови.

– О чем это вы, сударыня?

– О чем?! – снова взвилась от ревности Анжель, явственновообразив его в том водоеме с Варварой. – Если и сражаются русские доблестно,то вы ведь тут ни при чем. Вы кровь свою не льете. Отсиживаетесь в безопаснойглуши. Решительно чудом спасся этот милый уголок – логово похотливого русскогомедведя!

Он вскочил, с грохотом отшвырнув стул, с ненавистью глядя наАнжель, сжимая в руках изувеченный нож, словно готовясь запечатать имоскорбившие его уста.

Матрена Тимофеевна тоже вскочила и умоляюще простерла руки:

– Голубчик, охолонись! Она в сердцах, она не со зла!

– Со зла! – запальчиво выкрикнула Анжель, успев мимолетноизумиться, что дворня этого барина изрядно знает по-французски. Ревнивый лакейтоже ведь понял их разговор... – Со зла!

– Ах, та-ак? – прошипел барин. – После всего, что между намибыло, вы ощущаете ко мне только ненависть? А я полагал... – Он запнулся, иАнжель бросило в жар при мысли, что он сейчас припомнит ей исступленные крики,бесстыдные ласки, но он только насупился и бросил сурово: – Коли так, говоритьболее не о чем. Ты, мамушка, снаряди барыню, посади ее в кошеву и самоличноотвези...

Он не договорил, прислушался к чему-то, бросился к окну,рванул створки – и вместе с клубами морозного воздуха в столовую ворвалисьзвуки выстрелов.

* * *

– Барин, беда! – распахнул дверь какой-то тощенькиймужичонка с белыми от ужаса глазами. – Француз напер со всех сторон! Я шел соскотных дворов, вдруг услышал топот и лалаканье. Я туда-сюда – смерть передглазами! В грядках скрылся и лежал часа два, покуда они не прошли, а потом сюдакинулся.

«Часа два лежал?! Чего же ты, пакость, крика не поднял,барина не предупредил? Теперь-то ведь уж поздно!» – едва не выкрикнулавозмущенная Анжель, но ее опередил отчаянный вскрик Матрены Тимофеевны:

– Со скотных дворов огородами?! Французы? Но там ведь тайныетропы, тех, кто их знает, – раз-два и обчелся! Не померещилось тебе, Лукашка?!

– Что я, порченый, чтоб мне всякие страхи мерещились?

Князь и Матрена Тимофеевна молниеносно переглянулись, апотом барская мамка тяжело оперлась о стол:

– Продал, продал он дьяволу свою черную душу!

– Да, – медленно проговорил молодой князь. – Ясно, чтокто-то свой продал, иначе не выйти бы французу на наши охотничьи тропы. Ночтобы Павел!..

– Да что вы болтаете! – не выдержала Анжель. – Если подошливраги, нужно уходить!

– Она права, права! – выкрикнула Матрена Тимофеевна. – Ведьесли ты попадешься им – не помилуют!

– Пока я нужен хоть кому-то на свете, я не решусь умереть, –светло взглянул на нее князь. – Беги, оденься потеплее, мамушка. И для барыниприхвати шубку, шальку да вниз теплое. А ты, Лукашка, готовь саночки легкие,бегом!

Дворовые послушно кинулись в двери, а князь обернулся кАнжель:

– Со мной пойдете?

Анжель покачала головой. Ну и дела... Когда князь смотрит нанее, она едва справляется с собой, чтобы не липнуть к его рукам, как податливыйвоск... И только злость ей помощница. Все силы душевные направила она сейчас,чтобы взлелеять эту злость в себе, чтобы вспомнить: князь ходит шпионить вполки французов, а потом отсиживается в этом заповедном уголке. В это же время,сообразуясь с его сведениями, партизаны налетают на измученных отступающих, арусская артиллерия обрушивает на несчастных беспощадный огненный град. Онавспомнила, как умолял о смерти Фабьен, и тихонько вздохнула от боли в сердце.На руках у этого человека столько крови, а он вчера обнимал ее этими руками!Теперь и она вся в той крови.

Анжель вдруг осознала, что он стоит напротив, что-то быстроговорит, а в глазах такая тревога, такая нежность:

– Я сын своего Отечества, – наконец дошли до ее слуха егослова, – а потому жизнь моя и силы ему принадлежат. Не судите...

– Я вас видеть больше не желаю, и коли вы человек чести,ежели только шпион может быть человеком чести, – подлила она яду до краев, – тоумоляю вас отпустить меня к соотечественникам. Клянусь, что ни слова не скажупро ваше ремесло. Вам же лучше бежать, пока еще есть время. А не отпустите меня– я сама уйду.

– Это мы еще посмотрим! – выкрикнул князь, хватая ее за рукуи рывком привлекая к себе. – Уйдешь? Сама от меня уйдешь?! Да ты можешьнапридумывать все, что угодно, но разве тело твое забудет меня? Разве сердцетвое станет лгать?

Он не договорил, припав к губам Анжель, и та едва непотеряла сознание от неистового влечения к этому человеку. Она слышала плескволн, ее опаляло солнце, где-то заливались жаркими трелями кузнечики, а ноздритрепетали от запаха цветущей смородины. Эти призрачные ощущения делались скаждым мгновением все отчетливее, теперь Анжель уже не сомневалась, чтокогда-то испытала их наяву и князь был связан с ними неразрывно. «Неужеливправду мы знали друг друга прежде?» – проплыла трезвая мысль, но тут жерастворилась в шквале страсти, нахлынувшей на Анжель.