А потом прямо в той точке, куда был уперт его неподвижныйвзор, что-то стало темнеть. Темное пятно увеличивалось, набирало интенсивностьи приобретало пока непонятную форму. Еще чуть позже в центре продолговатогопятна образовалась трещина, и края ее сразу же стали вворачиваться сюда, внутрь,к нам, тлея по кромке багровыми огоньками, и эта багровая замкнутая,стремительно меняющаяся линия тоже что-то напоминала или означала. И забумагой, которой в итоге оказался этот мир (театр Карабаса… нарисованныйочаг…), тоже что-то происходило, какое- то движение — словно шевелился комминог.

(Не люблю миног. Паразиты. Да и невкусные они на самом-тоделе.)

Наконец, дыра в пространстве — нет, не дыра, неправильноназывать ее дырою, дыра подразумевает пустоту, а здесь, наоборот, возникаланаполненность — в общем, это нечто, обрамленное багровой, тускло-багровой,наконец, почти невидимой истонченной нитью, перестало увеличиваться и менятьформу. Теперь это был человек в странной позе, и Джор его узнал — Волков, тотсамый, но здесь он был не в походном обмундировании, а в каких-то лохматыхобносках, с ножом в одной руке и щитом в другой. Потом он шевельнулся. Он и такстоял на широко расставленных согнутых ногах, а теперь стал наклоняться впередвсе сильнее и сильнее, как бы волоча за собой прилипший к нему или вросший внего занавес — нет, задник, — на котором все прежде и было нарисовано. Мирпошел складками, и почему-то именно это было самым ужасным… а Волков встал начетвереньки — на колени и локти — и, волоча растягивающийся мир за собой,медленно пошел к Джору…

И Джор проснулся. Во рту был привкус рвоты, а напротив неготак же на четвереньках стоял Артур и, наклонив голову, смотрел в упор.

— И знаешь что? — спросил Артур, как будтопродолжая только что прерванный разговор. — Я ведь вспомнил, где еговидел. На приеме у губерши. Мать сопровождал в качестве пажа. И этот Волковтам. Он сейчас министр недра пользования и хрен-перец, не помню, чего еще. Иговорили тогда, что он покупает под полигон огромный кусок территории вКарелии. Наверное, вот этот. Где мы сейчас. А значит, у него тут какой-тобубновый интерес. Правильно же?

— И что? — тупо спросил Джор, поднялся и побрел кумывальнику. Вода там шла с привкусом железа, но это лучше, чем ничего…

— Да так… — вслед ему сказал Артур. — Когдапонимаешь, в чем у человека интерес, уже можно маневрировать.

— Он не человек, — сказал Джор, не оборачиваясь.

…А нас вели, иногда подталкивая тупыми концами копий вспину, да и пониже спины — по-моему, безо всякой к тому нужды, а простозабавляясь. Бежать мы все равно не могли, побегай-ка с руками, связанными заспиной, тем более когда на шею тебе накинута петля, а конец веревки обмотанвокруг талии у конвоирши. И хотя Маринку эти дивные эльфы слушались во всем, новеревки с нас снять они категорически отказались: таков-де устав, а если что непо уставу, то начальство не помилует.

Тогда, на поляне, они появились сразу со всех сторон, числомсемь, с натянутыми луками в руках — проступили из воздуха, стали видимыми, какеще это описать? — вот только что никого нет, и вдруг воздух идетпрозрачной рябью, как вода, и из ряби выходит человек, и рябь тут же пропадает…Были они точь-в-точь как эльфы во «Властелине колец», разве что одеты болееразнообразно, не совсем в униформу, и ушки хотя и были заострены, однако не такгротескно, как в кино, — чуть-чуть заметно, и все. Молва всегда склоннапреувеличивать отличия.

В общем, нас с Шарпом мигом поставили на колени и обыскали.Потом все найденное снова рассовали нам по карманам и в рюкзак, за исключениемпистолета и метательных ножей Шарпа. Красивые и хищные у него были ножички…

Ну и связали нас, как я уже сказал. Моментально, не туго, ночем-то таким, что не растянуть и не порвать, тут же врезается в кожу — леской,что ли.

А потом эти дивные эльфы окружили Маринку, встали на коленои, положив правую руку на левое плечо, склонили головы.

— Вот… это… да… — тихо сказал Шарп.

Да я и сам офигел, если честно. Сколько я Маринкузнаю? — она еще в школу не ходила…

Но говорили они тогда совсем непонятно, и Маринкеприходилось объясняться с ними жестами. А они лишь согласно кивали и предлагалинемедленно идти дальше.

И в конце концов мы пошли.

Поляна, круглая, заросшая травой, вдруг превратилась влесную просеку, по которой как ни в чем не бывало продолжала тянуться желтаятропа. Песок, как мне кажется, чем дальше, тем делался желтее, ярче и чище.Наверное, такую тропу легко было рассмотреть и в более плотных сумерках.

Ночь между тем никак не наступала — даже с поправкой на всесеверные извраты. Ни солнца, ни луны, но с неба лился рассеянный свет — достаточнояркий, чтобы читать.

А потом началось странное…

(Написал и подумал, что это звучит нелепо. Как будто все,что было до того, — нормальное. Но, понимаете, есть странности истранности. Странности просто, странности страшные и странности впечатляющие.Эта была из последних, поэтому я ее отмечаю особо.)

Пейзаж менялся. Не так, как при ходьбе или, скажем,езде, — там все понятно. Здесь же один пейзаж проступал сквозь другой:например, в лесу мне начали мерещиться горы, и буквально через сотню шагов лесистончился и растворился, а тропа повела нас по узкой седловине, и влевоуходило темное скалистое ущелье, а справа зеленела поистине райская долина, идаже видны были небольшие стада то ли антилоп, то ли оленей. И точно так жегоры сменил берег бурной реки и длинный подвесной мост…

По мозгам это било, конечно… ой. Чем-то происходящеенапоминало воздушную яму на самолете — провалился, воспарил, уши заложило, и очем думал и говорил до этого, уже все равно. Жизнь в каком-то маленьком смысленачинается заново, с нуля. Вот тебе леденец.

Когда мы перешли мост, я стал понимать конвоирш.

Нет, они не заговорили по-русски, а я не обрел чудеснымобразом владения чужим языком. Просто я как будто вспомнил эти слова, которыезнал когда-то, но начисто забыл…

Не могу сказать, что меня это обрадовало. Дивные эль- фийкирассуждали о наших с Шарпом статях и как бы это сказать? — кинув жребий,делили нас промеж собою.

— My little sister, — позваляМаринку. — You hear…you understand what they say?

— No. What?

— They have the views of our innocence.

— Do you really understand them?

— Aye.

— Ups… Just a minute… I think I do too*.

Маринка огляделась. Тропа как раз вела между двух невысокихзеленых холмов. Маринка выбежала вперед, повернулась, раскинула руки:

— Стойте!

— Хозяйка, — строго сказала старшая из эльфиек. —Надо идти… пройти… быстро. Время… потом. Объяснить. Идти сейчас.