– Мам, – сказал он, боясь, что сестра вернется.

– Ты… – Она осеклась и слегка повернула к нему голову. –Наклонись… вот так, чтобы я тебя видела, – прошептала она.

Он наклонился, как она просила.

– Ты пришел, – сказала она. – Спасибо. Спасибо тебе. – Изздорового глаза потекли слезы. Другой, тот, что находился на пораженной ударомстороне лица, безучастно смотрел вверх.

– Конечно, пришел.

– Я видела тебя, – прошептала она. – Что за силу дал тебегосподь, Джонни! Разве я тебе не говорила? Разве я не говорила, что так будет?

– Да, говорила.

– Он уготовил тебе миссию, – сказала она. – Не беги от нее,Джонни. Не прячься в пещере, как Илия, и не заставляй его посылать большуюрыбу, чтобы она проглотила тебя. Не делай этого, Джон.

– Нет. Не буду. – Он держал ее птичью руку. В головестучало.

– Ты не гончар, а гончарная глина, Джон. Запомни.

– Хорошо.

– Запомни это! – сказала она резко, и он подумал: Опять онаначинает молоть вздор. Впрочем, вздора тут было не больше, чем в том, что онаговорила, когда он вышел из комы.

– Слушай внимательно тихий голос, когда он раздастся, –сказала она.

– Да, мам, обязательно.

Она слегка повернула голову на подушке и… неужелиулыбнулась?

– Ты, верно, думаешь, я сумасшедшая. – Она еще немногоповернула голову и смотрела теперь прямо ему в глаза. – Но это неважно. Тыузнаешь голос, когда он раздастся. Он скажет тебе, что надо делать. Он сказалИеремии, и Даниилу, и Амосу, и Аврааму. Дойдет очередь и до тебя. Он тебескажет. И когда он скажет, Джонни… исполни свой долг.

– Хорошо, мам.

– Какая сила, – пробормотала она. Голос ее становился всеглуше и невнятнее. – Какую силу дал тебе господь… Я знала… Я всегда знала… – Ееголос затих. Здоровый глаз закрылся. Другой невидяще смотрел перед собой.

Джонни посидел с ней еще минут пять, затем поднялся. Онвзялся за дверную ручку и уже приоткрыл дверь, но, услышав ее сухой,дребезжащий голос, в котором звучал приказ, застыл на месте.

– Выполни свой долг, Джон.

– Да, мам.

Больше ему не пришлось с нею разговаривать. Она умерла утромдвадцатого августа в пять минут девятого. В это же время в городе,расположенном севернее ее больницы, Уолт и Сара Хэзлиты спорили из-за Джонни ичуть не поругались, а где-то южнее Грег Стилсон доказывал одному парню, что тот– первостатейное дерьмо.

– Ты не понимаешь, – тоном, полным безграничного терпения,сказал Грег Стилсон парню, сидевшему в задней комнате полицейского участка вРиджуэе. Парень был без рубашки; он откинулся на складном стуле и потягивал избутылки пепси-колу. Он снисходительно улыбался Грегу Стилсону, не понимая, чтоГрег больше двух раз ничего не повторяет; парню было ясно, что один изприсутствующих – первостатейное дерьмо, о том, кто именно, он пока что имелвесьма превратное представление, которое сейчас надлежало уточнить.

Если потребуется, то и силой.

Стояло теплое солнечное августовское утро. На деревьях пелиптицы. И Грег чувствовал, что его судьба решится скорее, чем он предполагал. Изначит, нужно быть поосторожнее с этим дерьмом. Это тебе не какой-нибудьпатлатый кривоногий мотоциклист, от которого разит потом. Он учится в колледже,волосы у него умеренно длинные, вымыты до блеска, и к тому же он племянникДжорджа Харви. Джордж не то чтобы очень пекся о нем (в сорок пятом он с боями прошелГерманию, и для этих длинноволосых хмырей у него в запасе было три слова, ужконечно, не «с днем рождения»), но… как-никак родная кровь. А в городскомсовете с Джорджем все считались. Возьми-ка парня в оборот, сказал Джордж Грегу,узнав, что начальник полиции Уиггинс арестовал его племянника. Но глазаговорили: Только полегче. Как-никак родная кровь.

Парень смотрел на Грега с ленивым презрением.

– Я все понимаю, – сказал он. – У меня отобрали футболку, ия хочу получить ее назад. А вот вам не мешает кое-что понять. Если не отдадите,я напущу на вас Американский союз защиты гражданских свобод.

Грег поднялся, подошел к серо-стальному сейфу для бумагнапротив автомата с содовой водой, вытащил связку ключей, выбрал нужный иоткрыл сейф. Поверх кипы бланков для регистрации дорожно-транспортныхпроисшествий лежала красная футболка. Он расправил ее так, чтобы видна быланадпись: «ПЕРЕСПИМ, КРОШКА?»

– Ты ходил в ней по улице, – сказал Грег тем же мягкимголосом.

Парень качнулся на задних ножках стула и глотнул еще пепси.Легкая снисходительная улыбка, почти ухмылка, не сходила с его губ.

– Точно, – сказал он. – И хочу получить ее назад. Это моясобственность.

У Грега разболелась голова. Этот стервец не понимает, каквсе просто делается. Комната звукоизолирована, и из нее не вырываются крики.Нет, он не сознает. Он не понимает.

Только держи себя в руках. Не переборщи. Не перегни палку.

Легко рассуждать. Обычно и делать легко. Но еговспыльчивость… иногда он терял над собой контроль.

Грег полез в карман и достал зажигалку.

– И скажите своему гестаповцу Уиггинсу и моему фашистудядюшке, что первая поправка к конституции… – Парень остановился, глаза егочуть расширились. – Вы что?.. С ума сошли? Эй! Эй!

Не обращая на него внимания и внешне спокойно, Грег щелкнулзажигалкой. Пламя взметнулось вверх, и Грег поджег футболку. Она сразузанялась.

Передние ножки стула с треском ударились об пол, пареньрванулся к Грегу с бутылкой пепси в руке. Самодовольная ухмылка исчезла,уступив место оторопи и нескрываемому удивлению – и еще гневу избалованногошалопая, которому слишком долго все позволяли.

Со мной еще никогда так не разговаривали, подумал Грег, иголовная боль сразу дала о себе знать. О, он должен держать себя в руках.

– Отдай! – крикнул парень. Грег держал футболку двумяпальцами за воротник на вытянутой руке, готовый бросить ее, когда станетчересчур горячо. – Отдай ее, ты, дерьмо! Она моя! Она…

Грег положил руку на голую грудь парня и толкнул что былосилы – а силы было порядочно. Парень полетел в другой конец комнаты, и тут гневего сменился страхом – этого Грег и добивался.

Грег бросил тлеющую футболку на кафельный пол и вылил на нееостатки пепси из бутылки. Она противно зашипела.

Парень медленно поднимался, прижимаясь спиной к стене. Грегперехватил его взгляд. Глаза у парня были карие и широко-широко открытые.