Троянда поджала губы. Не то чтобы ей было так уж безумножаль Джилью – Пьерину Риччья, тем более что за той водились истинныепреступления. Но она просто не могла позволить, чтобы Пьетро – ее добрейший,великодушнейший Пьетро! – запятнал себя грехом. Он должен простить Джилью идать ей умереть в прощении, спокойствии и человеческом тепле. Если он непонимает, что поступить следует именно так, Троянда сумеет ему внушить это. Ихоть у нее с души воротит при одной мысли, что придется прикоснуться к этойкуче тряпья, по которой прыгают вши наперегонки с блохами, этой потаскушке иворовке, именуемой пышным прозвищем Джилья, – лучше уж она запачкает рукигрязью, чем Пьетро – свою душу грехом. И, собрав все свои силы, она выпрямиласьи заявила:

– За Пьериной буду ухаживать я. Я сама!

Луиджи, забыв о своей всегдашней, чуть насмешливойсдержанности, громко присвистнул. Аретино застыл с раскрытым ртом, а глаза егометали молнии. Вот-вот с языка сорвутся оглушительные громы… но в этот мигТроянда, которая прекрасно понимала, как нелепа и уродлива ее размалеваннаяфизиономия, подняла подол рубахи и принялась вытирать лицо.

Из головы Аретино вмиг вылетели все мысли. Рубаха былаузкая, и Троянде пришлось задрать ее довольно высоко. Ноги ее обнажились вышеколен, и зрелище этих точеных ног произвело на Аретино действие, подобноехорошему удару под дых. А Троянда, словно нарочно, поднимала рубашку все выше ивыше.

Аретино смотрел, чувствуя сладостную боль в чреслах. Сердцебилось неистово, словно у мальчишки, впервые увидевшего, как раздеваетсяженщина. А ведь он сотню раз видел Троянду обнаженной, он знал ее телонаизусть, все его таинственные, манящие уголки… Он и вообразить не мог, чтоспособен так ошалеть лишь от созерцания двух прелестных ножек!

Что это там она говорила? О чем просила? Да она получит все,что угодно!

– Хорошо, хорошо! – еле выдавил он пересохшими губами. –Пусть эта тварь остается. Все, что хочешь! Делай что хочешь, но… только несейчас! Потом! – И, чувствуя, что терпение его почти иссякло, что еще мгновение– и он опрокинет Троянду на террасу и овладеет ею прямо здесь, на глазах нетолько Луиджи, Пьерины и ревниво выглядывающих из дверей Аретинок, но и на видупассажиров всех гондол, во множестве плывущих по Canal Grande, он грубо поволокТроянду в дом, мечтая сейчас лишь об одном: поскорее найти хоть какой-нибудьукромный уголок и раздвинуть наконец эти дивные ноги своими волосатыми, как усатира, конечностями.

* * *

Мгновение Луиджи озадаченно глядел вслед скрывшейся паре,затем пожал плечами. Строго говоря, увиденное его ничуть не удивило: он слишкомхорошо знал своего господина. Однако «святая Дария» имеет на него огромноевлияние… дура, она и не подозревает, сколь много могла бы иметь, подойди к делуправильно! Вот если бы он, Луиджи Веньер, мог вить такие веревки из ПьетроАретино, он уж знал бы, о чем его просить – нет, чего требовать! Но, какговорится, господь бог всегда дает ожерелье тем, у кого нет шеи! Луиджи чуть непомер со смеху, когда глупая славянка принялась умолять синьора не совершатьтого, чего он и так никогда не совершил бы. Убить Пьерину! Чушь какая! УжЛуиджи-то прекрасно знает: снова заполучив в свои руки Джилью, Аретино неуспокоится, пока не получит с нее своего долга: она ведь исправно платила, покаей не попался на глаза златокудрый красавец Лазарио. А теперь ей предстоитотдавать еще и проценты… их изрядно-таки набежало за эти два года!

Он перевел взгляд на Джилью, которая пыталась подняться, – ибрезгливо передернулся. Ну и грязна же она! И все-таки придется снова взять еена руки и внести в дом, предоставив заботам чувствительной Троянды.

Троянда и Джилья. Роза и Лилия. Ну-ну… О, будь Луиджисадовником, он четырежды подумал бы, прежде чем соединить эти цветы в одномкувшине или корзине. Ведь всем известно, что роза и лилия – смертельные враги,их аромат взаимно убивает друг друга. А синьор Пьетро задумал поселить их наодной клумбе, то есть, тьфу, в одном доме. Ну что ж, хоть это, говорят,святотатство, можно смело клясться именем Христовым: очень скоро в палаццоАретино развернутся интереснейшие события!

Ежели дело обстояло и впрямь так, как думал Аретино, иДжилья была виновна в гибели Лазарио Цезарино, то она заслуживала ненависти ипрезрения, ибо участь молодого человека была ужасна. Сначала его прогналисквозь строй бичей, затем полуживое тело привязали к колу и провезли на баркепо Большому каналу, от Святого Марко до собора Святого Креста, хлещаокровавленную плоть раскаленными докрасна прутьями. И никто не знал толком, былли жив Лазарио к тому времени, когда началось собственно умерщвление: егопривязали к лошадиному хвосту и тащили от площади Святого Креста полпути доМалой площади, и на этой половине пути отрубили Лазарио (или его трупу) правуюруку, а затем, между колоннами Малой площади, отсекли голову и четвертовали.

Троянду ужаснула жестокость казни; однако Аретино и Луиджибыли раздавлены, когда поняли, что все это случилось в Венеции – можно сказать,совсем рядом! Нет, они не присутствовали при казни некоего Альвизо Бенато – подэтим именем принял смерть Лазарио, но помнили тот день: именно тогда сквозь стройбичей прогнали проституток, отдававшихся туркам. Лазарио предпочел умереть, непопросив о помощи всевластного Аретино.

– Почему?! – громко стенал тот. – Я бы спас его, спас,несмотря ни на что! Или хотя бы облегчил его смерть!

Но оказалось, что Лазарио до последнего мгновения хранилсвое инкогнито. Он обобрал, обманул своего благодетеля, и стыд за содеянноеоказался сильнее страха смерти.

Однако причиной столь жестокой казни Альвизо Бенато стали идругие преступления. Задержали его в тот миг, когда он под предлогом желанияпоцеловать проходившую мимо женщину сорвал у нее с головы драгоценности ипустился бежать с награбленным. Его схватили. По закону виновного в такомзлодеянии следовало повесить, а потом обезглавить, но еще до суда кто-то узналв обвиняемом некоего храбреца – любителя поединков (оба участника заранееотдавали свои кошельки и драгоценности третьему участнику – судье, так чтопотом имущество побежденного переходило к победителю) на базилике СвятогоМарко, не раз обагрявшего ее мраморный пол кровью, ибо Альвизо всегда выходилпобедителем. Почему он святотатствовал? Бог весть! Прохлада ли его манила, илиочень хотелось попасть в рай, потому что, по венецианскому поверью, умершиездесь отправлялись прямо в объятия святого Марко, какие бы преступления они нисовершили на земле… Впрочем, и за это святотатство он был бы всего-навсегозадушен в тюремных подвалах Дворца дожей, однако еще одна подробность егобурной жизни вскрылась в ходе следствия.