— В какой-то мере, друг мой. Нет, дорогу туда и обратно я нашёл. Тут можете быть спокойны.

Мальц опустился к нему, сел напротив, чтобы видеть глаза.

— Но вы взволнованы. Или расстроены. Что-то случилось?

— Не знаю, Мальц, — вздохнул Сон. — Не знаю. Пойдём внутрь? Хочу курить, а на улице не люблю. Посидишь со мной, пожалуйста?

Собеседник на мгновение скривился в отвращении, но после — пожал плечами.

— Если ты просишь.

Затем он поднялся и протянул руку другу. Тот с благодарностью принял помощь, и они проследовали в дом.

Уже в тронном зале, утопая в уюте кресла, Граф смог вздохнуть спокойно. Хозяин дома сел чуть поодаль, чтобы вдыхать дым сигарет как можно реже.

Не хотелось музыки. Никакой. Хотелось слушать ночную тишь и надеяться, что события вечера — это просто больная игра воображения. Но всё было реальностью: неизвестный номер по-прежнему отображался в журнале вызовов, и длительность разговора не оставляла никаких сомнений.

— Так всё-таки, Сон, что тебя тревожит? — решился нарушить молчание Мальц.

— Мне придётся вас покинуть, — выдохнул юноша.

Мальчик понурил голову.

— Ничего. Я понимаю. Ничто не вечно под солнцем.

— Тоже не признаёшь избитую фразу из старых стихов? — усмехнулся Сон.

— Люблю первоисточники, — согласился Мальц. — Как скоро уедешь?

— Не знаю ещё. У меня есть время. Это всё, что я могу сказать.

— Полагаю, дело тут не в семье и не в учёбе? Ты не из тех, кто беспокоится о подобных мелочах.

— Увы, — признал парень.

— Царство требует возвращение короля?

— Как-то так. Но давай не будем об этом. Не хочу сейчас. Лучше расскажи, как ты. Эта Мария — она интересная. Совсем мало с ней общались, но видно, что она — как бы так выразиться — «из наших». Твоё влияние?

Мальц покачал головой.

— Сама такая всегда была. А меня всего лишь нашла. Наверное, единственный мой друг здесь.

— Так у тебя всё же есть друзья? — улыбнулся Граф.

— Куда же без них, — признал отшельник. — А тебя она нашла забавным. Стукнутым немножко, но забавным. Говорит, слишком много подросткового пафоса. Как бы не умер от передоза оного в крови.

Сон рассмеялся.

— Знаешь, это наиболее вероятная смерть в моём случае. Когда-нибудь это погубит меня. Но пока что всё в порядке. Так всё же, кто она тебе?

— Близкий друг. Она мне нравится, но едва ли я готов её принять, как девушку. Она это понимает, и мы оба ценим хотя бы то, что никто из нас никого не послал. Я слишком отшельник для чего-то большего, чем дружба. Возможно, я сам себя ограничиваю от сильных чувств, чтобы лишний раз не тревожить сердце: Адольфу всё ещё нужна моя помощь, чтобы я мог позволить себе такую роскошь, как смерть. Кстати, он только сейчас уснул, когда ты вернулся. Извинишься перед ним завтра, хорошо?

Сон виновато опустил взгляд.

— Не давай обещаний, если не уверен в их исполнении. И себе, и другим лучше сделаешь. Ладно, уже совсем темно. Если хочешь есть, твоя еда на столе. А я уже спать.

С этими словами он поднялся и направился к выходу. Уже стоя в дверях, хозяин дома обернулся, как будто услышал мысли знакомого.

— Мальц, — тихо сказал Сон, всё ещё сидя. — Спасибо тебе.

Они снова встретились взглядами. Уставшая серая бездна столкнулась с опустошённой ночью.

Лишь какое-то время спустя друзья отпустили друг друга.

***

Быстро поужинав остывшей жареной картошкой и вымыв за собой тарелку, тяжёлыми шагами Сон пробрёл к своей расстеленной постели в зале — и упал на неё.

В нависшей тьме мысли обретали более-менее ясную форму. Снова всплыла в памяти таинственная незнакомка на кладбище.

Астра. Цветок с именем звезды. Не давать обещаний, которые не сможет выполнить. Он сказал ей, что завтра придёт — значит, должен прийти. Он видел в ней понимание, ощущал сочувствие — и сам понимал её. Кто её окружает? Почему ей так противна жизнь здесь? Что заставляет её бежать отсюда? Что с ней случилось? От хорошей жизни о смерти не думают.

Всего этого Сон не знал. Но хотел узнать. Понравилась ли она ему — да, однозначно да. Но стоит мыслям уйти, нет, вернуться к Полине — и всё вокруг блекнет. Никто, ничто на свете не способно сиять так, как она. И она его зовёт к себе. Но как поступить правильно, и можно ли вообще в подобной ситуации говорить о правильности решения? Если он явится к ней по первому же зову, не покажет ли тем самым ещё большую слабину? Ведь рабов не ценят, ценят равных. А равный — тот, кто способен жить своей жизнью, вне зависимости ни от чего. Великий соблазн отдаться богине — и сгореть в её огне. Но чего он тогда стоит? Просто-напросто очередная игрушка, которую она выбросит при первом удобном случае. Игрушка ли он? Нет. Ни за что. Найти в себе силы встать и идти, идти своей дорогой. Найти свою звезду и построить созвездия вокруг неё. В этом сила.

С этими мыслями юноша не заметил, как уснул. В душе загорелся новый огонёк надежды.

***

Уже поздним утром он проснулся от торжественной патриотической минутки, которая возвещала завтрак. И от того, что над его кроватью требовательно нависал Адольф. Никак не хотел начинать трапезу без своего гостя.

Вспоминая вчерашнее, тот сел на постель и заглянул в грустные глаза мальчика.

— Простите, мой фюрер. Очень виноват за вчерашнее. Такого больше не повторится.

Чтобы придать своим словам больше веса, он как то полагается отдал честь, в душе приготовившись к расстрелу.

Альф всё ещё хранил грустное молчание.

— Чем я могу загладить свою вину? — всё таким же виноватым голосом спросил Сон.

Мальчик медлил с ответом. И чем дольше он молчал, тем сильнее становилось беспокойство в душе гостя.

— Позволишь мне нарисовать твой портрет? Тогда я точно буду знать, что ты рядом. И пока я тебя рисую, и даже тогда, когда ты уедешь. Нет. Ты не уедешь до тех пор, пока я тебя не нарисую.

— Согласен, — кивнул Сон.

Он хотел добавить что-то ещё, но осёкся. Сказанного вполне достаточно, тем более, что взгляд мальчика прояснился и заблестел.

— Прекрасно! Тогда после завтрака и приступим! Только я пока очень медленно рисую. И часто ошибки делаю. Ну да ничего. Тем лучше! — хлопнул в ладоши Адольф.

Завтрак провели по всем правилам: под бодрую музыку, пылкие речи, и, разумеется, с аппетитными яствами. Сегодня Мальц всех порадовал овощным рагу, для приготовления которого ему пришлось подняться совсем ни свет ни заря, если ещё с вечера колдовать не начал.

На вопрос старшего брата, можно ли ему присутствовать при создании портрета, Адольф дал однозначный отрицательный ответ: он пока слишком стесняется, и вообще не хотел бы никому показывать незавершённые работы — но Сон сам виноват, пускай наказание отбывает.