* * *

В Конде стояли уже третий день в полной боевой готовности, а приказ все не приходил. Партюрье тосковал. Делать было совершенно нечего. Санитары шатались по городу, лодырничали. Начальство не знало, куда их девать. Дурной пример для танкистов. Майор Жильсон-Кенель съездил в штаб полка, в Валансьен. Командиру полка ничего не было известно. По ту сторону границы усилили заставы. Но баржи попрежнему плыли по Шельде в Бельгию. Известия о событиях в Норвегии были весьма неопределенные. Бои на море, бои на суше… Пока что норвежцы, видимо, помощи еще не получили. Совершенно ясно, что все оккупированные порты были захвачены путем военной хитрости, при поддержке пятой колонны; значит, немцы не надеялись на собственные силы… Зона военных действий на море растянулась на семьсот километров… И вот Поль Рейно разразился в сенате торжествующей речью: отныне Германии отрезан путь, по которому она всегда ввозила железную руду.

Речь произвела сенсацию даже в офицерской столовой; попреки запрету, наложенному на разговоры о политике, за завтраком все толковали об этом заявлении Рейно — оно подогрело атмосферу. До тех пор Блаз неоднократно замечал, что господа офицеры проявляют некоторый скептицизм в отношении норвежской операции. Во-первых, наших войск там не было, только английские, — уж эти англичане! А кроме того, непонятно, для чего это делается. Но теперь все стало ясно. Правда, газеты противоречили друг другу и сами себе: то будто бы Гитлер вынужден был бросить свои войска в Норвегию, хотя ему совсем этого не хотелось делать, то сообщалось, что германский генеральный штаб давным-давно подготовлял вторжение. Впрочем, возможно, господа кавалеристы, которые всегда умели отдавать должное противнику, понимали, что в данном случае не все можно принимать на веру, надо учесть и пропаганду… Рейно, который не пользовался в этой среде особыми симпатиями, на этот раз покорил их своей декларацией…

Однако дантист Железка вынес довольно неприятное впечатление из разговора, который у него был в то утро с доктором Анджиолини. Тот попросил его зайти посмотреть зубы у двух кирасир-танкистов. Ну что ж, коренные зубы у обоих испорчены… нечего с ними возиться, надо попросту вырвать у обоих по два, по три корешка… Анджиолини явно терпеть не мог председателя совета министров. Не верьте вы нашим конникам! Это они только так говорят, тут все люди благовоспитанные и при вас не станут ругать правительство. Но разве вы не видите, что с Норвегией хотят устроить такую же штуку, как с Польшей! Германская армия… будем говорить всерьез — германская армия непобедима, это же всякому известно! Что, спрашивается, выиграли англичане своей политикой? Только то, что сами заставили Гитлера захватить плацдарм как раз напротив их острова. А еще кричат: «Лишили немцев руды! Железной руды!..»

Партюрье испугали не столько речи Анджиолини, сколько их действие на дантиста. Заморыш Фаро всему готов был верить. До войны он практиковал в маленьком городке около Франконвиля и жил в непрестанном страхе перед революцией, разделяя взгляды многих своих пациентов, для которых основой всех их рассуждений служили собственные дачки, грядки с помидорами и кусты выращенных ими роз. Да неужели здешние офицеры, такие, в общем, симпатичные люди, думают так же, как доктор Анджиолини? Надо попытаться что-нибудь выведать у Нуармутье. Но, по правде сказать, Партюрье был никудышный дипломат.

Он отправился с Нуармутье прогуляться в сторону границы. Чутьем, как молодые щенки, они сразу поняли, что могут подружиться. Правда, Нуармутье немного пугал аптекаря рассказами о своих любовных похождениях. Но это отчасти и привлекало. Настала весна, и Партюрье втайне чувствовал, что его добродетельное благоразумие становится шатким. Они брели по берегу канала, глядели на ровную, без единой морщинки, поверхность воды. На другом берегу уже начинали зеленеть деревья. Воздух был чистый, легкий, а небо чуть зеленоватое. У берега пришвартовалась баржа; там хлопотал какой-то смуглый коренастый человек в кожаной безрукавке. На носу баржи стояла женщина и смотрела вдаль — туда, где была Бельгия. Стройная женщина в черном платье; ветер развевал ее широкую сборчатую юбку. Она пела песню низким гортанным голосом. Женщина была молода и по-своему красива. Когда она повернулась и бросила взгляд на военных, остановившихся на берегу, Партюрье подумал: статуя… Но что общего между этими людьми и нами? Право, это совсем особое племя, физически более совершенное. Эта женщина — точно древняя статуя, изваянная вольным ветром, что гуляет над реками. По палубе пробежали наперегонки двое ребятишек и затопали по трапу, который спускался в трюм. Издалека донесся гудок паровоза.

— Уж скорее на испанцев похожи, чем на французов… — сказал Партюрье, а Нуармутье, зашагав в ногу с ним по дорожке, заметил: — Они всегда с теми, на чьей стороне сила… Завтра они с таким же успехом могут стать немцами… — Дома теперь попадались реже, узкая дорожка упиралась в пограничный пост. Вон то дерево растет уже в Бельгии. Это и есть граница? Как-то, право, не верится. Ничего внушительного в ней нет.

— Если б не война, — сказал Нуармутье, — поехал бы я куда-нибудь далеко, в Сирию или в Марокко… Я, конечно, кавалерист… Да только на заводных лошадках мне скакать не по вкусу. Что? Анджиолини? А вы не обращайте внимания на его слова. Наш доктор сердит на англичан из-за Наполеона, — это у них в роду! Да, он, кажется, вступил в партию Дорио… У нас, знаете ли, политикой не интересуются… Разумеется, все стоят за графа Парижского… а как же иначе? — ведь тут все потомки старинных родов: де Версиньи, де Ла Мартельер, де Ла Рош-Тюренн и так далее… О своих взглядах они никогда не говорят, к чему? Это само собой разумеется. Но превыше всего для них — армия… Мы, дескать, рождены для того, чтобы сражаться, рисковать жизнью на поле брани, в открытую… Довольно с нас свинских махинаций, парламентской говорильни. Но согласны мы или несогласны с правителями, а вот увидите, господа, как мы умеем драться и умирать в бою. Право, право, можете мне поверить, доктор-аптекарь. Разумеется, нас пропагандой не возьмешь. Немцы — это немцы, а мы — французы. Этого достаточно, что тут разговаривать! Нечего взывать к таким доводам, которыми стараются убедить людей, не имеющих родины: насчет евреев, фашизма и так далее. К чорту! Все это идиотская брехня. А германская армия все-таки сильна!.. Что перед ней поляки!.. Вы же видели. И, знаете ли, все эти политиканы, все эти профсоюзы, масоны и тому подобное… Как хотите, а нам — я хочу сказать,