По правде говоря, Фред побаивался, что его дело удалось замять лишь ненадолго. Какой-нибудь поворот в политике, любое непредвиденное событие, и снова подует такой ветер, что дело Виснера всплывет само собой. Ведь Фред-то хорошо знал: что было, то было… Но раз Сесиль угодно оставаться в неведении, не навязываться же ему самому с объяснениями. Выиграть время — вот главное. А там — кто знает? Разразится какая-нибудь катастрофа, и его дело, его совершенно частное дело, потеряет всякий интерес… Таково было мнение дяди. В те дни, при полной неопределенности исхода норвежской операции, при полнейшем затишье на Северном фронте, когда казалось, что «странная война» продлится еще бог весть сколько, немало было людей, взыскующих катастрофы и рассчитывавших на то, что светопреставление поможет им спрятать концы в воду.

* * *

Вернется ли Сесиль в Конш, к Жозефу? Она подумывала об этом. Но Париж, вся эта история с Фредом проложили пропасть между нею и слепым, и Жозеф сразу почувствовал бы это. Их близость, казалось ей теперь, отошла в далекое прошлое. Как могли возобновиться их милые, дружеские отношения, когда ее со всех сторон обступили мрачные тени, страшные догадки? Госпожа Виснер вспоминала, как года три назад она почувствовала, что Фред внушает ей какой-то брезгливый ужас, — а ведь она верила, что любит его, — и то же чувство вызывали в ней приятели Фреда, посещавшие их дом. Иногда она даже упрекала себя за это. Может быть, я просто выдумываю все эти страхи? — спрашивала она себя. Ведь она сама не могла бы привести ни одного конкретного факта, оправдывавшего то гадливое чувство, которое она испытывала. Просто в ней поднималось непреодолимое отвращение к этому человеку, слишком красивому, слишком богатому, слишком сильному, у которого она ни разу не подметила ни одного движения сердца. Никто бы не понял ее, если бы она попыталась объяснить, какое ощущение вызывали у нее встречи с друзьями Фреда, их разговоры. Может быть, они плохо отзывались о людях, которых она любила? Оскорбляли ее убеждения? Обращались с ней недостаточно корректно? Нет. Просто все они, и Фред тоже, склонны были считать первопричиной всего низость, — не свою, конечно, а людскую низость. Сесиль думала: а вдруг они действительно правы? Во всяком случае, в те времена Сесиль больше ничего за ними не замечала. А если замечала, то не пыталась объяснить.

Она стала припоминать, вдумываться. Всплывали из прошлого забытые слова, фразы. Сесиль поняла, что жила на краю бездны. Быть может, она не почувствовала бы этого столь остро, если бы где-то, за пределами ее собственной жизни, не существовали такие простые, прямые люди, без всяких темных загадок, без всякой фальши, — такие, как Жан де Монсэ, как Жозеф Жигуа.

Долгие часы она с холодным, бесстрастным лицом сидела у изголовья Фреда, и на ее глазах проходили все этапы его возвращения к жизни, вся ложь этого возвращения; при ней разыгрывалась комедия потери памяти, она встречала трусливо бегающий взгляд мужа, и в течение долгих часов, проведенных в лечебнице, а потом дома, в пустой квартире, Сесиль передумала многое. Она, как сквозь сито, просеивала мельчайшие обстоятельства дела, стараясь найти разгадку. То, что у Фреда были от нее тайны, Сесиль знала уже давно. Однако прежде она все объясняла любовными похождениями своего супруга, а они ее не интересовали.

Сейчас она видела, что даже эти любовные похождения скрывают за собой что-то неизвестное ей, быть может, и связанное с романами Фреда, но корнями еще глубже уходившее в грязь. Например, эти подонки общества, фигуры которых угадывались за кулисами происшествия на авеню Анри-Мартен, вся эта шайка, с которой, повидимому, была связана жизнь Фреда, и его тревога, которую он так скрывал, и, должно быть, не напрасно скрывал… То, что было раньше безотчетной гадливостью, вдруг стало вполне оправданным отвращением, естественным отвращением человека, прикоснувшегося к нечистотам.

Полицейские допрашивали и Сесиль, причем, по их мнению, делали это с большим тактом и очень осторожно. Но тем не менее некоторые их вопросы не оставляли сомнений… Так, например, Сесиль, между прочим, поняла, что ее муж, этот холеный, прекрасно одетый человек, спортсмен, с ясным взглядом, с энергичным пожатием руки, — словом, Фред Виснер, по непонятным для Сесиль причинам, «продал» (как странно звучит: «продал»!) полиции своего друга детства, сообщил о его участии в весьма неприглядном деле, в котором был замешан и сам Фред. Она поняла, что этот друг имел над ее мужем необъяснимую власть: достаточно сказать, что он не только ночевал у Фреда Виснера, но и носил его костюм. Значит, этот друг, хоть и преступник, играл в каком-то смысле более благовидную роль. Оказалось, что Фред поддерживал связь с полицией не только ради того, чтобы оградить себя от шантажиста, то есть по соображениям личной безопасности, но принимал участие в заговорах на заводе, в которых чувствовалась рука полиции, — например, устраивал забастовки с провокационными целями; агент Второго отделения сам заявил об этом Сесиль, очевидно рассчитывая, что такое похвальное дело господин Виснер уж наверняка не стал бы скрывать от супруги… Речь шла о забастовке 1937 года, об инцидентах в Клиши. Все похождения Фреда, когда Сесиль старалась связать их в одну картину, вспоминая отдельные фразы, оброненные полицейскими, и отдельные факты, известные ей самой, издавали все тот же мерзкий запах, от которого уже не раз безотчетно содрогалась Сесиль. И теперь она уже не могла ошибиться: она знала, что означает этот смрад.

Что заставило Фреда пуститься в грязные махинации? Откуда эта проклятая потребность путаться в подобные дела? Правда, тогда Фред жил только на деньги, которые получал на заводе Виснера, что, впрочем, было не так уж мало; к тому же и Сесиль принесла ему неплохое приданое… А в будущем его ждет огромное наследство после дяди. Значит, делал он это не ради денег. И тем паче не ради женщин. Сесиль ни в чем его не стесняла, да и сам он был достаточно красив, чтобы… Не было у него и каких-нибудь особых слабостей. Он даже не был игроком. Возможно, как и говорили, что большинство его друзей, например инженер по фамилии Делонкль (иногда Сесиль со страхом слушала, как метал громы и молнии, как издевался надо всем и все высмеивал этот черный, как сатана, мужчина), — да, возможно, все они, и Делонкль в первую очередь, считали непреложной истиной, что страна идет к гибели, они как-то по-своему видели мир, соответственно