было распускать язык! Но тут Валье наклонился к нему и сказал: — Знаешь что? Я хочу своего малыша назвать Морисом…

Солдаты, сидевшие тесно, плечо к плечу, с удивлением смотрели, как Валье с артиллеристом хохочут во все горло, хлопая себя по коленкам. Сразу видать, лихие ребята!

Поезд остановился. Артиллерист подошел к окну и высунул голову. Вдруг он резко обернулся к своему новому товарищу: — Вот поди ж ты, какое совпадение! Взгляни-ка, где мы сейчас находимся… — Поезд стоял в Лансе. — В этом округе[506]… — начал торжественно Гильом. — Вот это уж действительно! — Они снова захохотали, и все остальные решили, что эти два парня просто рехнулись.

У Робишонов и всегда-то негде было повернуться, а после родов Мишлины, которая еще лежала в постели, стало совсем тесно. Когда же появился Гильом, огромный, здоровенный, — словно вихрь прошел по комнатам. Гильом вечно ронял то одно, то другое. Стоило ему сделать шаг, и сразу же на пол с грохотом летел какой-нибудь предмет. — Послушай, Ги, миленький, посиди спокойно. Мне-то ничего, но подумай, что мама скажет! — Однако старуха Робишон нянчилась с внуком и не обращала внимания на беспорядок. — Фу, — заявил Гильом, — господин Валье-младший просто уродина! — Тем хуже для тебя, сын — вылитый папаша! — Вылитый папаша? Позвольте вам заметить, я вовсе не красный, и лицо у меня не морщинистое. И носик вроде не мой! — Гильом, оставьте Мишлину, вы ее утомляете. — Нет, мама, он меня вовсе не утомляет, мне с ним очень весело… Слушай, Ги, постарайся быть поласковей с папой, споры все равно ни к чему не приведут. Как он думал, так и будет думать. Обещаешь? — Хорошо, обещаю. Скажи, Мишлина, а очень тебе больно сделал этот разбойник? Нет, нет, я не хочу, чтобы его назвали Гильомом. Он будет Морис, понятно?.. — А мне больше нравится Гильом, — вмешалась мамаша Робишон. — Почему вы не хотите, чтобы ему дали ваше имя? — Валье смущенно засмеялся. — Морис… — продолжала мамаша Робишон. — Почему именно Морис? У нас и в семье-то никого Морисов нет. — Тогда Гильом брякнул: — Дедушку моего Морисом звали. — Мишлина украдкой погрозила мужу пальцем. Гильом понял, что она при этом подумала: да ты, оказывается, умеешь врать! Как такому верить? Тогда он схватил Мишлину и стал целовать ее, как сумасшедший. — Ай, ай! Тише, вот медведь! Смотри, ты пролил липовый чай! Звонят, пойди отопри. Странно, ведь у папы свой ключ.

Нет, это был не господин Робишон. Мишлина услышала женский голос. Кто это там? Говорят почти шопотом. Мама, кто пришел? Но старуха Робишон меняла внуку пеленки и не ответила, так как держала во рту английскую булавку. В передней попрежнему шептались. Мишлина после родов стала раздражительной, она крикнула капризным тоном: — Кто там, Гильом? — Он ответил: — Сейчас, сейчас, крошка, — и в голосе его прозвучала тревога. Мишлина недоумевала. Немного погодя дверь захлопнулась.

— Кто это приходил?

Гильом пытался сделать равнодушное лицо, но Мишлина поняла: что-то случилось. — Приходила госпожа Гайяр, — сказал он, — так, кажется, ее фамилия; дама, которая живет на третьем этаже… Она спрашивала, как ты себя чувствуешь… Я ее приглашал войти, да она говорит, что ей некогда… — Почему Гильом стал таким лгуном? Будто он не знает, как фамилия Ивонны! Но Гильом мигнул жене, и она промолчала. Затем он выхватил маленького из рук бабушки и высоко поднял его: — Морис! Слышишь, Морис! Морисом будешь! Понял? Запомни: Морис!

Держа сына на руках, он подошел к окну и долго стоял там, глядя вниз, на улицу, не слыша обращенных к нему слов: — Гильом, Гильом, ребенок не игрушка. Положи его. Боже мой, неужели он пойдет в тебя, вот будет несчастье!

Вдруг Гильом отошел от окна. Лицо у него как-то странно изменилось. — Я, знаешь, пойду ненадолго, у меня есть дело. — Мишлина хотела удержать мужа. Она почувствовала: что-то неладно. Но при матери не могла расспрашивать ни о чем. Госпожа Гайяр? А может быть, вовсе и не она приходила?

— Как хочешь, Ги, только возвращайся поскорее, — сказала Мишлина. Он улыбнулся. Мишлина поняла его улыбку. Мой Ги, дорогой мой!.. Гильом надел кепи и вышел. Щелкнул замок входной двери.

Мадам Робишон, которая возилась с внуком, только сейчас заметила, что Гильома нет в комнате. — Куда это твой муж отправился? — спросила она, но ответа не стала слушать. Она уже свыклась с мыслью, что ее внука назовут Морисом. Что ж, имя неплохое. И потом очень хорошо, что Гильом не забыл дедушку. Не ожидала этого от него. Если только дедушку на самом деле звали Морисом…

* * *

Выйдя на площадку, Гильом не сразу спустился вниз, он перевесился через перила и стал напряженно вслушиваться. Снизу доносились голоса, какой-то шум. Ничего не было видно, но несомненно, шум шел с третьего этажа… Стукнула дверь, кто-то сбежал по лестнице.

— Бедняжка! — прошептал Гильом Валье. Что ж, попробуем! Ему приходили в голову самые дикие мысли: а что, если скатиться вниз по перилам. Хватит ерундить! Он стал спускаться не спеша, нормально, до ненормальности нормально…

Он ведь сказал Ивонне Гайяр: «Оставайтесь у нас»… Правда, с тестем нельзя быть ни в чем уверенным. И все-таки… Но Ивонна возразила, что все равно искать ее будут по всему дому, — она слышала, как ответила консьержка: — Госпожа Гайяр? Она только что вернулась домой… — И потом Ивонна не могла бы остаться из-за детей. Она решила попытаться… Только надо все делать быстро, быстро. Какое счастье, что она застала Гильома: Ивонна инстинктивно поднялась к Робишонам, не подумав, что она скажет Мишлине, да и чем могла помочь Мишлина в теперешнем ее положении… Какое счастье, что приехал Гильом!

На четвертом этаже Гильом остановился. Нет, как будто все спокойно, на нижней площадке ни души. Но там было темно, может, он не разглядел. А вдруг кто-нибудь подымется сюда? Он все же подошел к дверям… В квартире слышались торопливые шаги, голоса. Гильом стал спускаться. В подъезде торчали какие-то типы, а на пороге швейцарской стояла консьержка с мужем. — Ваши документы! — Шпики преградили Гильому дорогу, но консьержка объяснила им, что это муж той самой молоденькой дамочки, которая недавно родила; он солдат, сейчас в отпуску. Бумаги оказались в порядке. Гильома пропустили.

Выйдя на улицу, он