Сцинка выглядывала в толпе подосланных убийц. Пока с этим было тихо. Несмотря на многочисленную, приставленную к воротам городскую охрану, в такой толчее затеряться и принести кому-то смерть куда проще, чем в безлюдной пустыне. Алиша вспомнила о документе, лежащем за пазухой. А ведь не думала она, что глава их Гильдии, Заир — императорский советник. Воистину лучше всего можно спрятаться не в темноте, а на свету.

Столица медленно раскрывала свои объятия. Одаривала возгласами, криками, запахами. На все лады блеяли, лаяли, хрипели, визжали и ржали животные. Раздавались щелчки хлыстов, истёртых о исполосованные бока и спины рабов и вьючных мулов. Кричали товарки. Стихийные рынки образовывались и разгонялись, уличные торговцы переругивались со стражниками. С лотков, столов и раскинутых на земле циновок в глаза бросались лоскуты, свертки и обрезы ярких тряпок, тканые полотна, позолоченная утварь, а рядом — сушёные фрукты: финики, изюм. И, конечно, бугорки кристаллами сверкающей на солнце соли.

— Какая же красота, Сцинка! — Лавиния высунула из шатра свой нос. — Что же я раньше не бывала в Столице! Вот где мне надо было разворачивать своё дело!

— А ты не верила, что дойдём, — посмеялась Алиша. — Поменьше высовывайся. Ни к чему это!

— Конечно, не верила! — Лавиния фыркнула. — Нас вёл слепой!

— Слепые проводники в ветреную погоду лучше зрячих.

— Что ты мне такое рассказываешь! — Матушка-Мадам, конечно, не поверила.

— Когда в воздухе взвесь песка, ориентиров на небе нет, а сильная буря замела все тропы, что остаётся?

— И как же выручат в такой ситуации слепые старцы? Помолятся за сохранение наших грешных душ?

— А ты ли не видела, как наш проводник нас выручил?

— Я молилась, Алиша. Мне было не до того. Как знать, может, моя молитва нас и вывела?

— Наш проводник нюхал песок, — не обращая внимания на объяснения Лавинии, продолжила Сцинка.

— Чем же он может пахнуть, песок в пустыне!?

— Верблюдами, конечно. Караваны ходят одной и той же тропой ни один десяток лет. Вытоптанные тропы, хоть и скрыты песками, а всё же хранят запах.

— Ну и дикость же, Алиша! Подожди… — Лавиния что-то припомнила. — А ведь и впрямь! Ведь и сама ты ведёшь, принюхиваясь в пути! Сколько раз я видела, да не понимала! — она опять высунулась наружу. — А всё же, почему нас не встречают как полагается?

— Почестей захотелось, Матушка? — Алиша втянула Лавинию обратно. — Дождись, как войдём во дворец. А до этого момента считаемся мы обычным торговым караваном — для безопасности. А ежели весть о том, что Императрица убита — добралась до дворца, а о том, что спасена Матушка — никто не знает, так и вовсе встретят нас трауром.

Во дворце не ждали. У городских ворот служек и доверенных людей узнали, однако ожидали, что привезут, разве что, труп, а никак не живую Императрицу-мать.

— А траура-то не видно, — покачала головой Сцинка. — Или культ твой не силён, или ждут подтверждения печальной вести. Что же, придётся порадовать верных подданных твоим возвращением.

Дворец можно было назвать городом в себе. Большая часть каравана рассеялась, едва вошли внутрь. Животных увели в стойла, люди разбрелись. Сцинку же с Алишей окружила охрана. Пока они молча шествовали по обширному двору, мимо всевозможных цветников и фонтанов, Лавиния крутила головой. Алиша её одергивала. С верблюда их шатёр сняли, переместив на носилки. Теперь их несли рабы. Проверить подлинность Императрицы-матери никто не осмеливался. Женщина сидит в мантии, расшитой накидке, рядом служка в чёрном. Остальные верные слуги идут за ними пешком.

— Алиша, это которые же по счету ворота? Третьи?

— Четвёртые, — Сцинка с подозрением взглянула на очередную охрану. Они уже миновали несколько служебных помещений — по внешнему забору то были конюшни и стойла для верблюдов и быков. А также загоны с овцами — всё богатство для роскошного императорского стола. За другим забором уже были архивы, канцелярии да и палаты для императорской многочисленной охраны. Ещё за одним ограждением уже шла кухня и помещения для ближайших слуг. Перед самым входом в основной двор императорского дворца размещалась хорошо охраняемая казна.

— Кто пожаловал? — поинтересовался стражник на последних вратах.

— Сама Матушка Императрица соизволила вернуться! — доложил их служка.

— Была весть, что Матушка убита, — нахмурился стражник, разглядывая богатые одеяния Лавинии. Сцинка толкнула подругу в бок.

— Прощаю тебе слова твои, сын мой, ибо не ведаешь, что говоришь, — хрипло выдавила из себя Лавинья, поведя закрытой мантией рукой.

Их пропустили. Стражник склонился до земли, но смотрел с подозрением. К нему подбежал ещё один. Пошептались. Первый крикнул:

— Стойте! Пусть Матушка изобразит императорскую подпись!

— Ты совсем жизнью не дорожишь, чернь? — рявкнула Сцинка так, что тут же подоспевший с бумагой служка отскочил. Охранник, забрав перо и бумагу, протянул их Сцинке.

— Передайте госпоже, уважаемая. Пусть распишется.

— Тебе ли, смерд, сверять императорскую подпись? — бумаги Алиша забрала, но передавать Лавинии не спешила.

— Дай мне, я подпишу, я Матушкой научена, — прошептала Лавиния из-под накидки.

— Молчи, — коротко бросила Сцинка, вышвыривая бумаги подавшему их в лицо.

— Матушка устала в пути и не намерена своё драгоценное время попусту растрачивать! Хотите сверки — пусть Император оповестит жрецов, а прежде поприветствует Матушку сам. Уж ежели глава государства усомнится, стало быть, совсем плохи дела в Империи, а сын Бога на земле и слуги его повредились умом!

Охранник, также злобно косясь, всё же низко поклонился. Носильщики тронулись, занося женщин во внутренний двор.

— На месте ли Император? — осведомилась Сцинка.

— В своих покоях, — был ответ.

— Доложите ему, что Матушка явилась.

— Пренепременно! — слуга скрылся за мраморными колоннами. Лавиния, приосанившись, распорядилась для начала проводить её в собственные покои. Слуги понимающе закивали.

Император на встречу не торопился, Алиша с Лавинией уже успели освежиться и привести в порядок одежды. Есть и пить во дворце Сцинка пока что запретила, на что Лавинья, не примирившись с таким положением дел, тут же начала жаловаться.

— Как это и не поесть, Алиша? — Лавиния облизывалась, смотря на спелые, округлые плоды невиданных фруктов и печёные ароматные лепешки. — Да моё нутро скоро само себя переварит!

— А если отравлено!?

— Да ради такой трапезы… — бывшая Мадам продолжала кружить над подносами, принюхиваясь.

— Сядь! Идут к нам!

В их покои заглянула верная служка, Самира. Низко поклонившись, она сообщила: