— Одиночество? Думаешь, что это оно помогает тебе? Ты об этом хотела со мной поговорить?

— Нет, Вик, не об том. Но о том, о чем я хотела поговорить, у меня не хватает духу начать разговор. Давай лучше поужинаем.

— Я знаю, что ты эту ночь не спала. Ты ходила по дому, курила.

Зоя, сидевшая напротив Вика в кресле, вдруг резко встала и отправилась в кухню. Вик услышал, как она зазвенела посудой.

— Вик, идем! Пока курица не остыла…

Слабая надежда, что Зоя затеяла весь этот разговор об одиночестве, чтобы признаться ему в своих чувствах, в том, что после смерти она считает его самым близким и родным ей человеком, шевельнулась в душе Вика.

Если бы ему вдруг запретили приезжать сюда, к Зое, он бы сошел с ума. Он вообще не представлял себе жизни без Зои. Он знал, что она никогда не воспринимала его как мужчину. Исключительно как друга. Но Вик, человек образованный, читающий и весьма любознательный, прекрасно знал, что в мировой истории любви немало встречалось случаев, когда это чувство вырастало и из таких, чисто дружеских, чистых отношений. Что достаточно хотя бы один раз перешагнуть эту грань и приблизиться к женщине, обнять ее как следует, проявить себя, как настоящий мужчина, и женщина, возможно, тоже взглянет на него другими глазами, может, проснется в ней все то, что пока спит и не находит выхода в присутствии примелькавшегося «друга детства».

Вик любил ее, сколько помнил себя. И очень тяжело переживал ее роман с Семеном. А на их свадьбе напился так, что неизвестно как оказался где-то за городом, на даче незнакомой ему женщины. Видимо, на подсознательном уровне пытался заглушить свою боль, печаль, любовь.

Однако, познакомившись ближе с Семеном, оценил выбор Зои, счел его вполне достойной партией для своей любимой. Кто виноват в том, что он сам в свое время, когда в них, еще детях, начали пробуждаться первые сексуальные чувства, не осмелился подойти к Зое и сказать хотя бы о том, что она ему нравится. Кто знает, может, тогда бы у них все и срослось? Получилось? И они бы поженились?

Хотя мужчина в Вике проснулся рано, и он, как молодой кот, позволял себе ночевки с местными девчонками с тринадцати лет. Вряд ли, уступи ему Зоя, у них получилось бы что-нибудь путное. Забеременела бы, воспитатели заставили бы сделать аборт, и он, получается, сломал бы ей жизнь. А так… Он гулял, все об этом знали, возвращался в интернат под утро и потом весь день отсыпался, чтобы вечером снова отправиться туда, где его уже ждали. Учился он хорошо, и если накапливались пропуски, то учителя были уверены — Вик всех догонит и перегонит. Он был некрасивым, но его почему-то все любили, все девчонки старались обратить на себя его внимание. Те, у кого водились деньги, всегда ссужали их ему, угощали самым вкусным из посылок, покупали сигареты. А местные, не интернатовские девчонки откармливали его в отсутствие дома родителей и давали ему все то, чего он хотел.

Зоя относилась к Вику по-матерински нежно, постоянно выручая, помогая ему. Ее нередко спрашивали, не сестра ли она ему, и она отвечала, что да, мол, сестра. И улыбалась при этом. Хотя всем было известно, что никакие они не брат с сестрой. Что просто друзья, но очень хорошие друзья, на всю жизнь.

Если Зою обижали, Вик готов был обидчикам горло перегрызть, удушить, раздавить.

И какие же они были разные. Импульсивный, сексуально озабоченный, бешеный, сумасшедший и шумный Вик. И чистая, кроткая, тихая, себе на уме девочка Зоя с блестящими способностями и золотым сердцем.

— Курица у тебя получилась волшебная! — Вик закатил глаза к потолку. — Мммм… Зоя, как ты ее готовишь? Я вот уверен, что у меня бы такая ни за что не получилась.

— Запекать что-либо — это просто, это для лентяев, — улыбнулась Зоя, как-то странно взглянув на Вика. Чувствовалось, что она весь вечер собирается ему что-то сказать. — Берешь курицу или кусок свинины, шпигуешь, обмазываешь пряностями и в духовку. Все. Вик, посмотри мне в глаза!

Он замер. Даже перестал жевать.

— Скажи, это ты убил Веру?

Вот это ничего себе! Вот это бомба!

— Зой, ты чего? Что за мысли? За что ты так не любишь меня?

— Да я люблю тебя, Вик, — сказала она, отмахнувшись и, конечно, вложив в эту фразу совсем не тот смысл, который ему бы хотелось. — Но я знаю, что у тебя с Мариной были какие-то свои дела, которые вы от меня скрывали. Я знаю, что ты выполнял для нее какие-то поручения. Иногда вы бывали не очень осторожны и говорили довольно громко, во всяком случае я, находясь в соседней комнате, могла кое-что расслышать.

— А… Вон ты о чем. Хорошо, я могу рассказать тебе кое-что. Но уверен, что все это никоим образом не связано с тем, что произошло с Мариной или тем более с Верой!

— Ну так расскажи! Я что, не заслуживаю того, чтобы вы мне доверяли?

— Дело не в этом. Думаю, что Марина просто стеснялась признаться тебе в том, какие истинные чувства она испытывает к Вере. Ведь когда она все это затеяла, мы предупреждали ее, чем все это может закончиться. И что молодая жена Караваева быстро ее раскусит, сопоставив, что к чему…

— А что, разве я была не права? Да и вообще вся эта ее затея с самого начала была полным бредом, о чем я ее неоднократно предупреждала. Это было глупо, опасно, бессмысленно. С таким же успехом она могла бы играть в театре, честное слово.

— Но она же не просто так все это начала. Ты же знаешь. Она решила, что ей был послан знак свыше.

— Да знаю я все это! — Лицо Зои исказилось, словно от боли. — Вик, мы живем в реальном мире…

— Зоя, это было ее решение. И что бы мы ей тогда ни сказали, она все равно бы нас не послушалась. Поэтому-то нам и оставалось одно: ждать, чем все это закончится. И потом, если нужно, поддержать ее.

— Вик, я желаю знать подробности.

— Поначалу все было хорошо, гладко. Она даже почувствовала себя по-настоящему счастливой. А потом позвонила мне, сказала, что у нее ко мне есть дело. Просьба. Я примчался. Она мне сказала так: «Ее надо поставить на место».

— И что это означало?

— Думаю, что Вера стала давить на Марину. Не открыто, а как-то по-другому. То есть я хочу сказать, что там не было шантажа. Нет. Просто Марина хотела сделать ее послабее, что ли… С моей помощью.

— Вик, ты снова говоришь загадками!

— Ладно. Она дала мне адрес, я приехал туда, когда Марины дома не было, дверь открыла Вера. Очень даже ничего себе мачеха, молоденькая, разбитная такая… Ну я и… поцеловал ее.

— Что? Что ты сделал?

— Марина попросила меня, чтобы я оставил на ее шее или губах засос. Чтобы Караваев увидел и понял, что у нее есть любовник.

— Ничего себе порученьице! А у нее что, на самом деле был любовник?

— Этого я не знаю.

— То есть Марина тебя попросила, и ты поцеловал Веру. Так? А если бы она попросила тебя переспать с ней?