Бесс усилием воли подняла себя на ноги. Она увидела сидящую на повозке вдову Дигби, а рядом с ней мистрис Уэйнрайт. Узнала среди мужчин констебля и знакомые лица с рынка. Собралась, готовясь к тому, что могло последовать.

Вперед выступил человек, в котором она опознала мистера Уэйнрайта. Он указал на темные холмики земли.

– Это могилы двух ведьм? – спросил он.

Бесс ответила сквозь зубы:

– Это место упокоения моей матери и старой Мэри.

У повозки зашевелились. Уэйнрайт дал знак остальным.

– Несите сюда! – крикнул он.

Задок повозки откинули и вытащили наружу четыре широкие каменные плиты, каждую из которых приходилось нести двоим мужчинам. Они подошли к могилам. Бесс сорвалась с места.

– Что вы задумали? Унесите это!

– Отойди, Бесс, – заявил Уэйнрайт. – Дай нам сделать то, что должно.

– Нет!

Но как бы девушка ни возражала, ее столкнули с пути. Когда камни бросили на могилы, раздался глухой стук.

– Вы что, не можете оставить их в покое? – выкрикнула несчастная Бесс. – Даже теперь, когда они умерли, все равно будете издеваться? Неужели нельзя отпустить их с миром?

Один из несших камни повернулся к ней.

– Да, мы так и сделаем, – заметил он, – и позаботимся о том, чтобы они на всякий случай остались на месте.

Он отвлекся от работы, чтобы шумно сплюнуть. Остальные последовали его примеру.

– Уходите! – закричала Бесс. – Уходите! Уходите отсюда, говорю вам.

Она бросилась на могилу матери, осмелев от гнева.

– Теперь вы довольны? Вам легче будет уснуть, зная, что вы отправили мою мать на смерть и придавили ее душу гадкими камнями? Вы ничего, кроме добра, от нее не видели. Моя мать спасла жизнь твоей сестры, Том Крэбтри, и облегчила твои муки в родах, Бетти Тоунс, и вытащила ядовитый шип из вашей ноги, мистрис Бейнс. Неужели у вас такая короткая память? Моя мать была хорошей женщиной! Она была целительницей.

Уэйнрайт подошел достаточно близко, чтобы Бесс учуяла запах виски и увидела в его горестных глазах безумие. Голос его прозвучал как глухой рык.

– Твоя мать была ведьмой!

Толпа молча повернулась к Бесс спиной и оставила ее стоять на коленях на холодных камнях, которые, ко всеобщему удовлетворению, должны были помешать ведьмам подняться из могил и скакать по деревне голышом на метлах.

Бесс смотрела им вслед. Только когда из виду скрылся последний негодяй, она пошевелилась. Теперь она понимала, что ее мать была права. Этих людей снедала лихорадка, столь же смертельная, сколь и чума, и пройдет совсем немного времени, прежде чем они придут за самой Бесс. Она поспешила в дом, собрала узелок. Занесла было руку над сокровищами вроде отцовской трубки, но ничего не взяла. Их место в доме. Накинула на плечи лучшую материнскую шаль, завязала ее на груди. Помедлила на пороге, в последний раз с тоской глядя на единственный дом, что у нее когда-либо был, потом вышла и заперла за собой деревянную дверь. Выгнала скотину в поля, открыла ворота между загонами. Корова прошла несколько шагов, потом принялась щипать траву. Шептунья, отгоняя мошек хвостом, искала молодые ростки. Травы было предостаточно, доступ к ручью открыт. Цыплятам придется самим выживать среди лис. Бесс какое-то время постояла у могил, все еще не в силах найти слова, просто позволяя сердцу говорить с ушедшими. Когда стали сгущаться сумерки, она решительно направилась прочь, не зная, вернется ли когда-нибудь. Она должна была исполнить обещание.

Бесс хорошо знала Бэткомский лес. Она играла здесь ребенком, а когда выросла, собирала его дары: прокрадывалась сюда, чтобы нарвать дикого чеснока, или мха, или цветов для материнских снадобий. Они с братом много раз забирались на узловатые дубы и обдирали лоскуты серебристой коры с берез для растопки. Бесс без труда нашла дорогу, хотя стемнело. Когда она добралась до дома Гидеона, совы уже поднимали тревогу и ежи начали просыпаться для ночных дел. Сам по себе дом был небольшой, деревянный и ничем не примечательный. Его потемневшие бревна были под стать стволам вокруг, казалось, они сливаются с лесом, проваливаясь в шершавые объятия деревьев и кустарника. Однако слева от дома имелось нечто, привлекавшее внимание. Сейчас, в темноте, там будто сидели два дремлющих дракона со склоненными головами, и их дымное дыхание отвечало медленному биению сонных сердец. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не сказочные звери, а творения человеческих рук – угольные кучи Гидеона. Денно и нощно по меньшей мере две из них горели, а остальные остывали. Их удивительный «урожай», успокаиваясь, превращался из горящего дерева в хрупкие кусочки черноты, ждущие, когда их поднимут с пепельной постели. Приближаясь к ревущим ямам, Бесс чувствовала их пугающий жар, несмотря на слой дерна, покрывавший их и не дававший воздуху попасть внутрь. Ей казалось чудом, что этот ад не вырывается на волю и не пожирает дом, а с ним и весь лес. Она быстро миновала страшные сооружения и подошла к дому. Рука ее как раз была занесена, чтобы постучать, когда дверь распахнулась. Гидеон, должно быть, увидел, что она подходит. Они молча смотрели друг на друга, и единственным звуком в тяжелой тишине был рокот горящего угля. Через какое-то время Гидеон отстранился и подал ей знак, чтобы вошла. Даже в этот миг Бесс было трудно поверить, что она по собственной воле вверяет себя заботам человека, способного, как ей было известно, на изнасилование и хладнокровное убийство. Сила ее потрясения, скорби, непреодолимого ощущения безнадежности была так велика, что ее больше не волновало, что с нею случится.

Единственную комнату, занимавшую весь дом, тускло освещали две лампы. Остальное освещение обеспечивал горящий в каменном очаге огонь. У него стояли два кресла, крошечный стол и скамья, еще имелось несколько шкафов и большая кровать с периной в дальнем углу. Бесс обернулась к Гидеону. Она собиралась заговорить, когда он произнес:

– Твоя мать умерла.

Это было не вопросом, а утверждением, и в нем настолько отсутствовало всякое чувство, что Бесс не могла им ни оскорбиться, ни утешиться. Она просто кивнула, потом сказала:

– Это матушка… Она велела мне к вам пойти.

Гидеон шагнул ближе и, склонив голову набок, осмотрел Бесс с головы до ног. Несмотря на усталость, она обнаружила, что у нее хватает сил на негодование из-за подобного отношения. Девушка стояла перед Гидеоном, осиротевшая, одна в целом свете, измученная и подавленная, а у него не нашлось ни человеческих слов, ни сочувствия. Почему матушка думала, что он захочет ей помогать?

– Если вы мне не рады, я, разумеется, уйду, – сказала она.

Гидеон отмахнулся.

– Прости, – ответил он. – Плохо я принимаю гостью. Отвык от общества. Прошу, садись.

Он указал на удобное кресло слева от камина.

Бесс сняла с плеч шаль и положила ее вместе со своим узелком на пол. На кресле лежали мягкие подушки, и стоило ей опуститься в него, на нее навалилась усталость.