class="p">Лена посмотрела на него, сдвинув брови, но ничего не ответила.

— А сама погибшая тебе ничего не сказала? Как это случилось? Когда именно? Как ее зовут хотя бы? — спросил Володя.

— Она исчезла, понимаешь? Просто исчезла. Вместе с Сергеем.

— Ну дык позови эту вошь недодавленную! — рыкнул Николай Степанович. — Есть способ какой-нибудь? Руками там помахать над колодцем, или плюнуть…

— Я не ведьма, я не колдую, — буркнула Ленка. — Если она согласится со мной поговорить, то исключительно по доброй воле. А позвать я ее не могу. По той же причине, по которой она в безымянной могиле лежит: имени не знаю!

— Лен, не обижайся на Степаныча. Он только вчера узнал, что призраки и ведьмы — это не выдумка. Ему нужно время, чтобы понять, по каким правилам у вас все работает.

Володя погладил Ленку по руке. Под его ласковым взглядом она немного расслабилась.

— Друзья, коллеги. Знаете, я предлагаю действовать по стандартной схеме. Давайте начнем с опроса свидетелей. То есть в нашем случае надо подумать, кто в Клюквине пятьдесят лет назад, когда умерла та девушка, был в здравом уме и адекватном возрасте, кто мог бы что-то вспомнить о том времени. Может, и всплывет какая-нибудь пропавшая. По идее, в деревне такое не могли пропустить мимо глаз — живой человек потерялся.

— Что ж ты думаешь, я головой стукнулся? Мы опрашивали, — махнул рукой Николай Степанович.

— А мы еще раз опросим, — улыбнулся Володя.

Кадушкин, хоть и пил со дня смерти сына почти беспробудно, дело свое знал. Еще в тот год, когда нашли безымянный скелет в колодце, опросил почти всю деревню, всех бабок и дедов, которые жили пятьдесят лет назад в этих краях и могли что-то знать и помнить. Так что, когда Ленка с Володей пошли по его стопам, результат был предсказуемым: никто ничего толкового рассказать не мог. «Не знаю, не помню, не пропадала», — вот и все, что они слышали в ответ на свои расспросы.

* * *

— Николай Степанович утром заходил, — сказал Володя Ленке.

Было уже девятнадцатое августа, а жара все не спадала. Они шли по центральной улице после разговора с очередным стариком. На Ленке был легкий летний сарафан с манящим вырезом, и Володя изо всех сил старался туда не смотреть.

— Что-то узнал?

— Нет, к сожалению. Но знаешь, мне его вид не нравится. Пить он пока не пьет, но лицо у него уж больно серое. Словечки свои ругательные почти не вставляет. И в глазах тоска стоит. Думаю, ему тяжело знать о том, что душу его сына держит в заложниках какая-то мертвая женщина.

Лена промолчала.

— Я хотел спросить у тебя… А что, призраки правда такую силу имеют, что могут живого человека убить? Ведь получается, эта мертвая женщина его Сережку убила, чтобы в заложники взять. Так? Мне все-таки кажется, не может такого быть.

— Понимаешь, Володь, призрак, конечно, человека убить не может, но вот если есть у тебя рана в душе, пустое место — тоскуешь ты сильно, горе у тебя или простить кого-то не можешь, — тогда призрак за это пустое место цепляется и начинает человека изнутри точить, звать на тот свет. Коли есть в душе дырка, в нее обязательно что-то влезет. Или кто-то.

— Проще говоря, она его подтолкнула к самоубийству?

— Может быть.

— А что за рана у него в душе была?

— Вот же ж ты приставучий! Не тому человеку допрос учиняешь, следователь. Николаю Степановичу свои вопросы задавай!

— Ох и характер у тебя, Ленка! — засмеялся Володя и как бы невзначай приобнял ее за плечи.

Но его романтический порыв был остановлен звонкой песней. Вокруг Лены и Володи откуда ни возьмись появились шумные девицы в народной одежде. Они пели, хохотали, в руках у них были большие корзины с яблоками.

— Красотки, вы откуда и куда такие нарядные? — Володя с удовольствием принял у одной из них душистое красное яблоко.

— Так Яблочный Спас сегодня! Праздник у нас, вся деревня гуляет!

— Приходите вечером на танцы в клуб!

Девицы с новой песней скрылись в переулке, а Ленка вспомнила:

— Вот в том доме баба Тося живет, пойдем к ней? — Она показала на низкую коричневую избу.

— Это которая зимой без обуви по улице гуляет? Сумасшедшая? Зачем она нам?

— Так в том-то и дело, что пятьдесят лет назад была она обычной девчонкой и валенки носить зимой не забывала. Пошли! Степаныч наверняка к ней и не заглядывал.

Баба Тося сидела на лавочке возле дома и шевелила пальцами босых ног. Шумные девицы с яблоками только что пробежали мимо нее, а теперь старушка заприметила кого-то на другой стороне улицы и, щурясь, всматривалась вдаль.

— Здрасьте, баб Тось. Как здоровье? — подсела к ней Ленка.

— Да как у всех старух, — отмахнулась от нее баба Тося. — Ты вон посмотри, кто идет!

Ленка присмотрелась. По деревне шел высокий статный мужчина — судя по седой голове, ровесник бабы Тоси. Только вот стариком его назвать язык не поворачивался: под майкой мышцы перекатываются, брюки обтягивают упругие ягодицы, глаза за версту светятся энергией и задором.

 — Баб Тось, это кто? Что-то таких видных дедов в нашей деревне не припомню.

— Это, девка, Семен Собакин. Он сейчас в другом селе живет. А в молодости по нему пол-Клюквина сохло. Хорош, собака! И сейчас хорош!

— Собакин? А он к Аглае Собакиной какое-то отношение имеет? — встрял в разговор Володя, который покуривал рядом.

— А то! Еще как имеет! Муж ейный. Увела его Аглая у родной сестры.

— Да ладно! — подначил бабу Тосю Володя. Его забавлял этот разговор. Да и втереться в доверие к бабке как-то надо.

— Аглая и Глашка обе красотки были. Кровь с молоком! И Семка-то поначалу на младшую, на Глашку, засматривался. Да и она ему улыбалась так, что все понятно было: согласна хоть завтра замуж. Да только по итогу Семен женился на Аглае.

— Как же так вышло? — спросила Ленка.

— Говорят, Глаша в город уехала учиться, поступила и забыла своего деревенского ухажера. А Аглая вот не растерялась, залечила его раны.

Собакин, сдержанно кивнув бабе Тосе, проплыл по переулку и скрылся за поворотом. Все трое проводили его взглядом. Володя докурил сигарету.

— Баб Тось, а вы вообще молодость свою хорошо помните? — перешел к делу Володя.

— А ты думаешь, раз я босиком хожу, то из ума совсем выжила? — хитро подмигнула бабка.

— Баб Тось, у нас дело важное, мы свидетелей ищем, —