Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек принес Агниджите чаю, вода в нем отдавала японскими духами.
– Богатые в нашем городе очень одиноки, – сказал он, передавая чай. – От одиночества они сходят с ума. Они не ищут любви, а хотят поговорить, хотят веселое время. Я даю им радость, смех, жалею их. Но никогда не соглашаюсь работать больше двух раз в ночь, иначе со мной будет нехорошо. Мы должны копить силы днем, должны спать, пить сок из фруктов здесь на базаре. Никогда не курить ни табак, ни бханг, не пить алкоголь.
Агниджита сидела с высокомерным лицом и слушала. Она смотрела на молодых мужчин, как на слуг. Но они продолжали говорить, словно угощая ее розовой водой с базиликом.
– Женщины никогда не зовут домой. Они звонят нашему боссу по телефону, а он договаривается в гостинице, которую держит его друг. Туда не приходит полиция, мы платим им каждый месяц. Что делать? Мы должны платить, чтобы работать. Мы уважаем женщин, они такие несчастные. Приходят в номер и плачут. У многих совсем не осталось красоты, но мы говорим: «Клянусь, никогда не видел никого прекрасней».
– Какая ерунда, – сказала Агниджита, – бессмысленная ложь.
– Разве жалко, если кто-то побудет счастливым один вечер? Некоторые собирают деньги и раз в месяц приходят, чтоб забыть о домашних скандалах.
– Вы живете запретной жизнью и продаете себя за гроши, – строго сказала Агниджита.
– А разве ты знаешь жизнь, чотту? – спросил человек с коричневым лицом и красными глазами, не особенно красивый, но с сильным мускулистым телом. – В детстве я был танцовщиком-лаунда. Родители отправляли нас на север в брачный сезон. Свадьбы длились по несколько дней, но мы танцевали без остановки. Когда наши тела изнемогали, мы кололи друг друга булавкой. Гости шли из деревни в деревню, а мы танцевали по пыльным обочинам. Гости распалялись, как безумцы, осыпали нас непристойностями. Они пили дези-дару[62].
Однажды ночь стояла душная и непроходимая, песни становились все бесстыднее. Мне давали дару вместо воды, пот заливал глаза, гости вопили. Мир летел в дьявольском танце, толпа подхватила меня и понесла, небо закрутилось в воронку. Утром я очнулся в поле и пошел в дом хозяина. Он сказал, что все наши уже уехали. Мне ничего не заплатили. Хозяин дома предложил: «Оставайся». Я стирал у него вещи, доил козу и развлекал хозяина, его гостей и его жену. Гости напивались и смеялись надо мной, как над шутом. Хозяйка очень меня любила, ей больно было отпускать меня, но еще больней было смотреть, как я живу у них в доме. Она дала денег на билет, сказала, чтоб я нашел хорошую работу в городе. Я приехал и нашел эту работу.
Какой же он розовый?
Агниджите надоело слушать, она нетерпеливо, с тревогой ждала утра. Но жиголо говорили, и их рассказы укачивали, словно первобытные песни.
– Почему вы не спите? – сказала она.
– Мы отвыкли спать по ночам, мы спим всегда днем. Если бы не убийство Ганди, мы бы работали сегодня.
– Где ваш хозяин? – сказала она. – Мне надо поговорить с ним.
– Наш малик[63] сегодня не придет, ему нет сегодня работы. Скорей всего, он появится завтра.
– В деревне у меня есть дорогая сердцу девушка, – вздохнул невпопад молодой мужчина, одетый в сандо-ганжи – жилет без рукавов. – Я собираю деньги, чтоб жениться на ней. Как только соберу всю сумму, вернусь и стану фермером. Правда, я заболел здесь плохой болезнью. Сходил к гомеопату, он дал мне пилюли с порошком из кузнечиков и цветов. Я верю в гомеопатию.
– Любовь здесь, как вода, – сказал другой, который курил длинную папиросу и выдыхал дым в туннель. Сегодня влюбляешься в одну, а завтра – в другую. Здесь любовь находит разные берега. Раньше я работал на грузовике, женился, ей было шестнадцать лет тогда. У нас родилось четверо детей, денег не хватало. Сейчас я каждый месяц отправляю семье деньги. Жена до сих пор думает, что я водитель.
– Работа есть работа, а деньги есть деньги, – сказал мужчина с седыми прядями и красными глазами. – Мы все вернемся к семьям, когда наберем нужную сумму.
Агниджита думала только об Айшварии. Чем ближе было утро, тем сильнее билось ее сердце от сильного волнения и страха. Ей было все равно, что говорят. Но они продолжали рассказывать, будто ждали ее прихода, чтобы стряхнуть лохмотья жизни.
– Я женат уже двадцать лет, – сказал самый старший мужчина, с благородным лицом, – на мне большая семья. На фабрике столько не заработать.
Агниджите становилось все больней от того, что Айшвария оказался в таком месте, где все истлело и нет никакого счастья. Айшвария, внук Пападжи, который должен учиться, прожить хорошую жизнь. Гнев подступил к ее горлу.
– Мне надоело это слушать! Разве я хотела знать?
– Ты же сама спросила, – робко напомнили мужчины.
– Подожду на улице, – сказала она. Ей стало душно, и она вышла обратно на рынок. Он был еще пуст, сырые утренние облака забрались в его ущелья. В нескольких лавочках товар доставали из мешков, подметали пол перед открытием.
Агниджита прислонилась к колонне из красного песчаника, заплеванной бурым паном. «Почему-то называют город розовым. Какой же он розовый? Красный. Как будто кожу козы наизнанку вывернули, а с обратной стороны – шерсть. Глупости, что его называют розовым, наверное, для туристов», – с раздражением подумала она.
Нежность к Айшварии сжала сердце женскими ногтями, покрытыми ярким лаком. Город шевелился сонно, серое небо плавало повсюду. Обезьяны бежали по перилам бесконечного балкона над галереей. Дворец Хава Махал смотрел на рынок ажурными окнами-джарокхами. Дворец казался хрупким, беззащитным под гнетом неба.
Агниджита сказала городу и самой себе свой план:
– Он здесь, мой любимый. Сейчас я увижу его, мы дождемся малика, отдадим чертов долг и уедем из крысиного гнезда. Мы пойдем к Бабу Кунвару и расскажем, как все было. Бабу Кунвар – самый справедливый адвокат в Дели.
Она ожесточенно заревновала Айшварию к красным городским стенам и воздуху Джайпура с запахом женщины.
Она думала, что, когда придет малик, она будет спорить, если нужно, драться с ним. Если золота не хватит, она сядет за стол и сыграет с ним в шахматы, она поставит на кон саму себя и выиграет Айшварию.