Только бы увидеть их, только бы целы, остальное – пусть, пропади оно». Болезненная острая нежность к домашним, которым раньше она желала провалиться сквозь землю, ранила ее, как мачете, и эта боль не давала дышать.

Агниджита пошла так быстро, как могла. Пыльная звездочка в исполинском пространстве нескончаемых улиц. Везде было одиноко и пахло смертью. Деревья нависали над серой дорогой, из-за зарослей раздавались вопли.

Через Дели

– С ума сошла гулять одна в такое время! Жить надоело тебе? – Человек в разорванной клетчатой рубахе замедлил ход велосипеда. – Садись на раму. Где твой дом?

Агниджита залезла. От открытой груди человека пахло табаком и потом.

– Я живу в Маджу-Ка-Тилле, – сказала она, в горле что-то скрипело сильней, чем всегда.

– Как тебе в голову пришло гулять одной? По городу ходят мародеры с тесаками, с кухонными ножами и ножницами. Они садятся пообедать и снова встают, чтобы убивать. Как ты додумалась выйти?

– Я только приехала из Джайпура.

Она почувствовала горячий вздох на волосах.

– Мой лучший друг мертв, – сказал человек, – я тоже еду к Ямуне, к большой гурудваре[67], сообщить его родителям.

Агниджита знала эту гурудвару, торжественно и нарядно нависающую над Ринг-роад недалеко от колонии.

– А ты почему жив? – спросила она.

– Я индуист, а сегодня убивают только сикхов. Мой друг думал, что полиция пришла спасти его, и вышел на крыльцо. А полиция выдавала их всех толпе. Я снова закрыл его в доме, сказал: «Лезь на крышу, брат, беги по крышам». Он побежал, я держал, сколько мог, этих ребят, кричал им: «Эй, он ни при чем, он не трогал Индиру, он любит ее», но они ворвались. Он стоял на крыше и собирался прыгать. Кто-то выстрелил. Кто дал им оружие? Кто? Мой друг упал. Я еду к Ямуне сказать его матери и жене. Они с женой еще студенты. То есть он был студентом. Его семья всегда любила меня, а я предал своего брата. Я думаю: «Почему нас не пристрелили вместе?»

– Нельзя умирать, – сказала Агниджита. – Нельзя уходить со своего пути.

Горячее дыхание снова коснулось ее волос, и на том месте образовалось пятно влаги, которое она чувствовала еще долго.

– Вчера ночью все женщины и дети-сикхи побежали в гурудвару. Полиция охраняла их, но утром они ушли, хотя знали, что уходить нельзя. Я услышал, как люди кричат: «Убейте змей и их детенышей», когда я прибежал, гурудвара горела, а в переулках насиловали женщин. Когда успело родиться столько злости?

Агниджита оглянулась в лицо человеку. Оно припухло от ударов и ссадин, но оказалось молодым и простым. Таких лиц полно в городе: коричневая жесткая кожа, розоватые белки длинных глаз. А она решила сначала, что он старик – волосы были седыми.

– У тебя белая голова, – сказала она.

Он вздрогнул, коснулся волос, так что велосипед потерял равновесие и пришлось спрыгнуть на землю, а потом забираться снова.

– Я не знал, не знал, – пробормотал он беспомощно, – вчера волосы были черными.

Спички

Они проехали мимо сожженных машин. Повсюду на тротуаре запеклись брызги крови. Крики и грохот погрома приблизились. Агниджита повернула голову в переулок: толпа избивала человека, его длинные волосы летели на фоне желто-голубых, испачканных смогом небес.

– Надо помочь, – сказала Агниджита. Она спрыгнула с велосипеда и побежала.

– Вы мужчины или нет? – закричала она. – Много шакалов на одного слона.

Толпа подняла на нее глаза, и она увидела не людей, а стаю.

– Кто защищает змей, сам змея, смотри, сейчас это будет с тобой, – и они вонзили в человека нож, он вздохнул грустно и упал на дорогу. Кровь разлетелась из него во все стороны: на стаю, на стены, на клетчатое розово-коричневое сари Агниджиты.

– Собаки, – прохрипела Агниджита, – я плюю в лицо ваших матерей.

Седой парень схватил ее за руку.

– Что ты творишь?

– Братья, она помешанная, рассудок потеряла с детства! Я везу ее в психиатрическую больницу. – Он кричал на весь переулок, на весь окровавленный город. – Оставьте нас, мы верим в нашего бога и скорбим об утрате нашей матери Индиры! Ом сандгати[68], да обретет она новое тело!

– Родина осиротела. Убивай змей и их детенышей.

– Родина осиротела, – повторил седой парень, оттаскивая Агниджиту к велосипеду.

Он усадил ее на раму, как мешок с костями.

– Что ты творишь? Что ты творишь, лорд Кришна! Ты правда безумна! Ведь я же сказал, что их даже полиция не останавливает.

Парень изо всех сил нажимал на педали. Ему не хватало воздуха, но он говорил. Ему нужно было это сказать, чтобы сердце не разорвалось:

– Они нашли одного старика, облили его керосином, но ни у кого не оказалось спичек. Наш полицейский смеялся: «Вы не можете даже поджечь старого змея!» Я знаю, что жена этого старика одела внуков, мальчишек, в платья. Она заплела им косы, и они ушли, но я не знаю куда. Женщина принесла спички из кухни. Старика подожгли, и он покатился в канаву.

– Они убили этого парня, закололи, ты видел? – сказала Агниджита в гневе. – Я уезжала из другого Дели, вернулась, а того города больше нет, его украли.

– Да, украденный город, – сказал седой парень.

– Я так хочу домой, – сказала Агниджита, – так хочу домой.

Тибетская колония

Они ехали долго-долго по широким дорогам, над которыми клонились заботливые деревья арджун, оберегающие от солнца. Мимо переулков, где над отсеченными конечностями жужжали мухи. Трижды их останавливали и спрашивали о вере. Они говорили, что женаты, что они индуисты, что едут домой. Наконец добрались до красных ворот с китайскими коньками и желтым колесом судьбы.

– Ты здесь живешь? – спросил парень, руки его дрожали.

– Да, я живу здесь, а ты где живешь?

Они впервые за весь путь увидели друг друга по-настоящему. До того они были ранеными шакалом и лисой, которые переплывали кровавый поток, и вот стали обычными людьми.

– Я изучаю химию в колледже Святого Стефана, живу в общежитии, – сказал седой парень, смущаясь.

– Не может быть! Я тоже поступила на химический, – сказала Агниджита и удивилась простоте своих слов, тому, как легко с ней случилось то, что казалось невероятным, – я сдала экзамен в университет.

– Думал, ты учишься на полицейского, никогда я не видел такой отчаянной девчонки. Наши колледжи через дорогу, – улыбнулся человек, – значит, скорей всего, увидимся.

– Да, наверное, увидимся, – сказала дочка Дона, будущий химик.

Двое монахов охраняли ворота в колонию.

– Нашли время для свиданий, – строго сказал один. – Беги скорей домой, твои с ума сходят, всю колонию на голову