– Пустые, – с обидой констатировалаона, – все выжрали. Откуда про Башметову знаю? Так стенки тонкие, сколькораз он Аське говорил: «Розка, сучка, ревнивая до одури, скандалы устраивает,денег хочет и злится». Ну я и подумала… Ох, голова у меня разболелась…

– Где ваши внучки? – резко спросилая.

Вера Ивановна зевнула, было видно, что старухене хочется продолжать разговор.

– Испугались они, Ленка в Питер подалась,у нее там подруга живет, сказала мне: «Устала очень, поеду отдохну». Во,думает, я дура и ничего не знаю. А Катька тут.

– Позовите ее!

– Тут, в смысле, в Москве, дома ее нету,ты вечером наведайся, около одиннадцати. Только меня не выдавай, скажи, тебе…э… в общем, с Аськой ты договаривалась, к ней пришла, клиентка, ясно? ПотрясиКатьку, она небось убийцу знает! У них, наверное, список всех баб в наличии.

– И почему вы мне все эторассказали? – не сдержала я удивления.

Вера Ивановна встала.

– Внучек жалко, боюсь за них. Коли Аськебаба отомстила, она и Катьке с Ленкой дерьма навалять может. Девки, кстати,сами это поняли и испугались. У нас дома после того дня, как тело Аськи увезли,тишь да гладь стоит, никаких визитеров. Ленка в Питере, Катька смирная ходит.Значит, боятся. А ты убийцу ищешь, найдешь, и нам хорошо, просекла?

Я кивнула.

– Значит, сейчас уходи, – повторилаВера Ивановна, – и возвращайся в одиннадцать.

Дверь в квартиру Линды опять открылаздоровенная бабища, я поднапряглась и вспомнила ее имя.

– Спасибо, Зина.

Домработница кашлянула и гулким басомспросила:

– Ты Ольга?

– Да, – ответила я, стаскиваясапоги.

– Ох и злилась Линда утром, –заквохтала Зина, – хотела тебя в бригаду поставить – глянула, а тысмылась. То-то она орала! Ваське по лбу зафигачила, а мне вон как досталось,гляди-ка.

Перед моим носом появилась расцарапанная рука.

– Линда вас бьет? – изумилась я.

Зина угрюмо закивала:

– Еще как колошматит, чем ни попадя!Ваське сегодня разделочной доской досталось, а мне щеткой для волос, сжелезными пупырями, больно, однако.

Я молча сняла куртку, можно лишь удивляться,каким образом маленькая, хрупкая женщина оказалась способна справиться с двумястокилограммовыми тушами.

– Влетит тебе, – бубнила Зина, идяза мной по коридору, – Линда на расправу горячая, оплеух надает.

– Ничего, отобьюсь, – улыбнулась я.

– Ты ща опять уйдешь или домапосидишь? – переменила тему домработница.

– Пока здесь останусь.

– Слышь, Ольга, – попросилаЗина, – устала я, сил нет, вся изработалась, пойду прилягу у Васьки надиване. А ты, сделай милость, услышишь, что Линда идет, толкни меня. Хорошо?

– Пожалуйста, мне не трудно.

Зина кивнула:

– Ну и отлично, надо будет, и я тебяприкрою. И где ж пылесос, а? Всегда тут стоял, а ща нету!

– Зачем он тебе? – удивиласья. – Кажется, покемарить собиралась?

Зина хихикнула:

– Поставлю в комнате, Линда по коридорупойдет, а я за шланг схвачусь, навроде убираюсь, поняла?

Я засмеялась:

– Ловко.

– Так она меня прямо заездила, –пожаловалась Зина, зевая, – и все ругается, ругается. Ну, покедова!

Шаркая тапками, она побрела по коридору, а яразвернулась и вошла в кухню. Да уж, не похоже, чтобы Зинаида убивалась похозяйству. В раковине полно грязной посуды, стол покрывает липкая клеенка, состульев свисают какие-то грязные тряпки.

Обозрев пейзаж, я поколебалась пару секунд,потом очень осторожно, двумя пальцами взяла почти черные куски ткани и понеслав ванную, скорей всего, бачок для нестираного белья стоит там.

Корзинка, доверху забитая скомканнымишмотками, обнаружилась в огромном туалете. Оставалось лишь удивляться фантазииархитекторов, спланировавших в большой квартире крохотную кухню и необъятныйсанузел.

Кроме вещей, ждущих свидания со стиральноймашиной, в туалете оказался еще и Бакс, сидевший на унитазе, мордой к бачку,хвост его торчал вверх, а по полу медленно расползалась лужа.

– Ты идиот! – обозлилась я. –Сядь нормально! Мордой к двери, ну неужели не понятно, что крышки давно нет?

– Мяу, – отозвался Бакс и спрыгнул.

Чувствуя, как в десне снова пульсирует боль, яподтерла безобразие туалетной бумагой, потом по-шла в ванную, тщательно вымыларуки и, не рискнув воспользоваться полотенцем цвета мокрого асфальта, вернуласьна кухню.

– Мяу, – вяло оживился Бакс иразлегся на столе.

– Уверен, что тебе это можно?

– Мяу.

– Конечно, в чужой монастырь со своимуставом не суются, но хотя бы убери хвост из сахарницы.

– Мяу.

Я попыталась спихнуть кота, но Бакс зашипел иподнял когтистую лапу, похоже, до сего момента никто не мешал ему мирно храпетьна клеенке.

– Фиг с тобой, – сказала я, потомдостала из сумочки небольшой кусочек волшебной пленки, содрала упаковку,попыталась осторожно пристроить лекарство на десне и уронила полоску на лапуБакса.

Кот, мирно посапывавший среди грязной посуды,вздрогнул, открыл пасть.

– Стой! – закричала я.

Но поздно, спасительный анестетик прилип кдлинному языку гадкого Бакса. Я чуть не зарыдала. Приключилась настоящаякатастрофа, мерзкий Бакс слопал весь запас пленки, который имелся в наличии.

– Немедленно отдай, – рявкнулая, – выплюнь!

Впрочем, последний глагол был произнесенабсолютно зря, я вовсе не собиралась засовывать себе в рот изжеванную Баксомполоску.

– Какой же ты гад! – с чувствомвоскликнула я, глядя на вновь апатично заснувшего кота. – Дрыхнешь тут, нистыда, ни совести. А мне что делать?