Я с предельной осторожностью стала намыливатькота и удивляться. Взяла чуть-чуть жидкого средства, а пены получилось море.

Не успела я как следует потереть вялые лапы,как в прихожей раздался звонок.

– Извини, Бакс, – сказала я, –сейчас вернусь, посиди тихонько, уж прости, задерну занавесочку, чтобы ты невыскочил!

– Здравствуйте, – тихо сказалатемноволосая стройная девочка, – я не хотела вас побеспокоить, моя мамаздесь?

Я окинула взором незнакомку: волосы спускаютсяниже ушей, такая прическа называется каре, скромная курточка, черные брючки,кроссовки, в руках пакет и футляр со скрипкой.

– Нет, здесь никого, кроме меня.

Девушка удивленно подняла брови:

– И Линда отсутствует?

– Она на работе.

Скрипачка кашлянула:

– Вы, наверное, одна из служащих Линды?

Деликатность пришедшей изумляла. Служащая! УЛинды пашут строители, видно, девушка очень хорошо воспитана. Хотя кто в нашевремя станет учиться игре на скрипке? Только ребенок из интеллигентной семьи:папа профессор, мама врач, бабушка учительница, дедушка полковник.

– Понимаете, – приятным, слегканизким для женщины голосом объясняла девочка, – я рядом живу, вот нашадверь, я ключи дома оставил, вот и подумал, что мама у Линды. Нельзя ли у васпосидеть некоторое время?

– Конечно, – ответила я, –входите.

Однако странная у девицы манера говорить осебе в мужском роде.

Нежданная гостья вошла в прихожую, аккуратновытерла обувь, я посмотрела на ее ботинки, большие, слишком большие.

– Разрешите представиться, –церемонно сказала девушка, вешая куртку, – Ролик, вернее Роланд, но длясвоих просто Ролик.

– Вилка, – растерянно ответилая, – значит, вы юноша?

– Роланд, – кивнул парень, –немного смешно звучит, не так ли? Мой педагог, Эмма Францевна, советует мневзять псевдоним для сценической карьеры. Но я считаю это лишним. Простите, но яне понял, как зовут вас?

– Вилка, – повторила было я и тут жеосеклась.

Да уж, именно таким образом, наверное,проваливаются шпионы.

– Вилки перед вашим приходом мыла, –стала выворачиваться я, – уж простите, на кухне такой кавардак, неудобновас туда вести. Меня Оля Тарасова зовут, просто Оля.

– Будем знакомы, – улыбнулсяРолик. – Если позволите, я тихонечко пристроюсь в уголке. Вы музыкулюбите?

– Да, конечно, – кивнула я, –мне нравится слушать радио.

– А к классике как относитесь?

– Честно говоря, не знаю ее.

– Понятно, – кивнул Ролик.

Неожиданно я обозлилась. Видали сноба? У меня,к сожалению, не было родителей, озабоченных воспитанием дочери, никто Вилку вконсерваторию не водил, кто дал право пареньку смотреть на меня с брезгливойснисходительностью?

– Вы общаетесь лишь с теми, кто отличаетБаха от Бетховена? – поинтересовалась я.

Ролик поднял очень красивые темно-карие глаза,опушенные густыми, сильно загнутыми ресницами.

– Что вы, конечно, нет! Мой показавшийсявам бестактным вопрос был вызван лишь простым соображением: я нахожусь не всвоей квартире, кухня – единственное место, где я могу подождать маму, заходитьв чужие комнаты неприлично. Сегодня вечером я играю концерт, пока не сольный,просто исполняю одну вещь, очень хотел еще раз повторить ее, но если вас раздражаетскрипка…

– Конечно, нет, – воскликнулая, – репетируйте сколько заблагорассудится! Ой!

– Что-то случилось? – насторожилсяРолик.

– В ванной… идите на кухню,располагайтесь там спокойно, сами чай наливайте, я не могу поухаживать пока завами! – воскликнула я, вспомнив про Бакса.

– Я ни в коем случае не требую к себевнимания, – поднял вверх руки парень, – извините, что помешал, ноположение безвыходное. Мама, наверное, в магазин пошла, она скоро вернется…

Не дослушав его, я побежала в ванную, где вполной тишине сидел Бакс.

Отдернув занавеску, я обнаружила кота все втой же позе, только пена на шерсти съежилась и почти исчезла.

– Милый, – заворковала я и сталаочень осторожно поливать Бакса из душа.

Сначала направила струю на лапки, затем нахвост и на спинку. Голову кота, не пострадавшую от масла, я не намыливала,хватит с Бакса на сегодня стрессов и без мытья башки.

Теплая вода журчала, кот не выказывал никакогосопротивления. Животное, похоже, было грязным до предела, потому что с негостекала темная, почти черная жидкость. Я старательно терла Бакса рукой,промывала его нежную, шелковистую кожу. Кожу! Шланг выпал у меня из рук. Яуставилась на Бакса и почти лишилась чувств.

На белой эмали восседал кот самого странноговида. Лапы и шея нормальной, так сказать, лохматости, а тело почти лишеношерсти. На спине Бакса виднелись только редкие пучки шубки, а из филейной частиторчал длинный, розово-серый, похожий на толстую макаронину хвост.

Я села на коврик.

– Матерь божья! Почему ты покрылсяпроплешинами?

– Мяу, – тихонько ответил Бакс изатрясся.

Я схватила чей-то не слишком чистый халат,розовый с фиолетовыми розочками, замотала в него кота, прижала к себе игорестно воскликнула:

– Ну и таблетка! Хорошее болеутоляющее.

Бакс засунул голову в махровую ткань и затих,а я, обретя способность мыслить, оглядела дно ванны, покрытое смытой кошачьейшерстью, потом взяла бутылочку с шампунем и внимательно прочитала этикетку.Посередине крупными буквами было написано «Seife». Все правильно, это мыло.Пальцы крутили бутылочку, на дне обнаружилась еще одна бумажка с текстом,который я легко перевела на русский язык: «Идеальное средство для детей. Моетчис­то, без слез, не аллергенно. Не употребляйте внутрь!» Жидкость была созданадля детей и никакого вреда Баксу нанести не могла!

Прижав к себе халат с притаившимся внутрикотом, я, почти потеряв над собой контроль, побрела по коридору. Что скажетЛинда, увидев вместо своего любимца чудовище?