— Зачем ты меня искал, Вениамин?

— Я же сказал, что мать в больнице, — ответил Веник сненатуральным удивлением, — ты что, не понял?

Конечно, он понял. Только дело было вовсе не в матери.Сколько Данилов знал свою жену и ее братца, они были неизменно и железобетонноравнодушны к родительнице. Она же души в них не чаяла, служила истово иупоенно, завтраки-обеды подносила, носочки стирала, творожок самый свежийдобывала, ботинки чистила и обожала, обожала… За три года совместной жизни егожена ни разу самостоятельно не убрала постель — Данилов уезжал раньше, чем онавставала, и на это многотрудное дело была брошена теща. Теща приезжала, подавалазавтрак, убирала постель, подавала одежду, убирала посуду — и так каждый день.

— В какой она больнице, и чем я могу помочь? — Даниловвсе-таки пристроился на табуретку, но дубленку из рук так и не выпустил, сложилна коленях.

Меховой ком прямо перед носом очень ему мешал, норасставаться с ним он не желал.

— Да ничего особенного, — сказал Веник рассеянно и,примерившись, вылил на сковороду яйцо. Сковорода зашипела, и Веникстрадальчески сморщился. — Я вчера, сам понимаешь, коньяк водкой запил.

— Молодец, — тоскливо похвалил Данилов. Он прекрасно знал,зачем его позвали, и теперь хотел только одного — побыстрее отделаться. Еще онзнал, что быстро отделаться не удастся — придется слушать, поддакивать, кивать,спрашивать, иначе Веник обидится, раскапризничается, тогда с ним не оберешьсяхлопот. Главное — результат все равно будет тот же, а времени уйдет в три разабольше. Времени и нервов.

И еще ему нужно выяснить, где был Веник вчера утром, неездил ли, часом, за город, на дачку Тимофея Кольцова?..

— Вчера у одного брокера день рождения был, — продолжалВеник, отворачиваясь от яичницы, как от пыточного стола, — ему из Ереванаконьячишко переслали. Ну, мы выпили. Еще вина выпили. А потом в баре водкойдогнались. Жалко, что ты не сообразил про пиво.

— Ты же говорил, что вы в пятницу на работе… выпили. А вчерабыла суббота. Или теперь биржа и по субботам работает?

— Биржа по субботам не работает, — отрезал Веник, начинаяраздражаться, — в пятницу мы на работе пили, а в субботу здесь. У меня.

— Здесь? — поразился Данилов.

Он полчаса искал более или менее чистую табуретку, чтобы нанее сесть.

Он представить себе не мог, что можно принимать гостей вквартире, охваченной ремонтом, как войной. Что за радость принимать гостей втакой квартире? Пить коньяк в запахе краски и на известковых кляксах?Переставлять стремянку и придерживать ее рукой, чтобы не упала, прежде чемоткрыть дверь в туалет?

— У меня, может, и не шикарно, — начал Веник, — но зато яодин! Никто над душой стоять не будет, замечаний делать тоже, рожу кривить,поучать! Что хочу, то и ворочу! И, между прочим, мужики ко мне с удовольствием!..Только чтоб от своих дур хоть на день отвязаться!..

— А где Ася? И Павлик?

— А нигде! Съехали! И черт с ними!..

Данилов достал сигарету из собственной пачки.

— Куда съехали? Ты что? Поссорился с Асей?

— Я с ней развожусь! — брякнул Веник и посмотрел с жалобнойгордостью. — Достала она меня, зараза!.. Ну вот совсем достала!.. Не могубольше! Я из-за нее ничего не могу! Вся жизнь пройдет, пока я тут с ними!..Хватит. Все. Алименты буду платить, пока Пашка маленький, а потом вырастет, всепоймет.

— Ну конечно, — согласился Данилов, — это ты, Веник, здоровопридумал.

В общих чертах он знал, чем Ася могла не угодить своемувоинственному мужу. Наверное, денег просила. С работы, наверное, ждала — так,чтобы не каждый вечер к полуночи. К Павлику в школу небось отправляла — пойди,пойди, поговори, ты же отец, а у него опять двойка по математике! По субботам сребенком в цирк или на родительские шесть соток — копать, поливать, пилить.Армянский коньяк, наверное, не слишком уважала, особенно когда с водкой.

Теперь она уехала, и Веник то ли празднует освобождение, толи заливает горе. Совсем плохи дела.

— Куда она поехала? К маме?

— Провались она пропадом, эта мама! Я ее ненавижу! Она променя, знаешь, что Пашке говорит?..

— Нет, — перебил его Данилов, — не знаю и знать не хочу. Итебе вникать тоже не советую. Давно она уехала?

Зачем он спрашивает? Чтобы оттянуть разговор о главном дляВеника?

— Какая разница — давно, недавно! Уехала, и дело с концом.Мне забот меньше. Да не хочу я вообще про нее!.. Что ты ко мне привязался!..

Данилов порассматривал свою сигарету.

— Сколько денег тебе нужно?

— Что?!

— Денег. Сколько тебе нужно?

Веник перестал ковырять неаппетитную яичницу, двинул постолу сковородку, поднялся и налил себе воды в кружку. Кружка была в чайныхпотеках.

— Много.

— Сколько?

— Штук десять. — Он опрокинул в себя воду, проливая ее наспортивную кофту, и утер ладонью губы.

— Что на этот раз?

— Работа, — сказал Веник и скривился. На Данилова он несмотрел — нервно косил глазами по сторонам, как заяц. — Я же не знал, что всетак упадет! Я всю неделю откупался, и все было нормально, даже в прибыль ушел,а вчера как все грохнулось!.. А у меня все позиции открыты. Я целый день наприбыль дораскрывался, даже когда все валиться стало…

— Стоп, — попросил Данилов, — я ни слова не понимаю.

— Да я же тебе говорю! Когда все стало валиться, я решил,что позиции закрывать не буду, еще подержу открытыми. А под конец дня заявкивообще принимать перестали, только одна прошла, и то потому…

— Я не стану вникать, — отчетливо выговорил Данилов, — ствоего позволения.

Веник рассвирепел. Он всегда свирепел, когда чувствовал себявиноватым или обойденным судьбой.

— Да и не вникай, твою мать!.. — внезапно заорал он так, чтоложка тоненько звякнула в стакане. — Ты спросил, я ответил, только и всего!..

— Ты играл на клиентские деньги или на свои?

— Пошел ты!.. Откуда у меня свои?! Конечно, на клиентские! Впонедельник разбираться приедут! Туда, на фирму.

— С тобой разбираться? — уточнил Данилов. По егопредставлениям о жизни, десять тысяч долларов были не такой суммой, чтобы из-занее стоило «разбираться».