— А таких, как твои?

Тарасов улыбнулся холодной улыбкой ящерицы, уставшей ждатьсвою стрекозу.

— Мои родители тут ни при чем, Данилов. Мои родители всюжизнь в секретном НИИ просидели, за колючей проволокой. В полдевятого уходили,в полшестого приходили. По выходным в Егорьевск на огород ездили. Сначала наэлектричке, а потом на «Запорожце». «Хрущевку» на Сиреневом бульваре тридцатьлет выслуживали.

— При чем здесь «хрущевка»?!

— При том, что со мной никто так не валандался, как с тобой,Данилов! Учителей не нанимал, скрипку из Италии не привозил, к профессорам неустраивал. И комнаты своей у меня не было, и гувернантки тоже.

— Я не понимаю, — тихо произнес Данилов, — о чем ты.

— О том, что ты на своих родителей молиться должен. — Олегвытряхнул сигарету и швырнул пачку на щиток. Пачка подпрыгнула, Данилов поймалее. — Ты получил все готовое и сразу! Когда ты родился, Михаил Петрович уже былзнаменитым! Ты же ничего не знаешь про нормальную жизнь, твою мать!.. Какденьги экономить, как до зарплаты дотянуть, как макароны жрать, когда они ужевот где, эти макароны! Как дня рождения ждешь потому, что на день рождениячто-нибудь обязательно подарят! Ты каждое лето в Болгарию ездил или в Ригу нахудой конец, а я к бабке в деревню или в пионерлагерь комаров кормить ипортвейн под кустом из горла трескать, а потом по кустам блевать!

— Олег!

— Да я бы на твоем месте, Данилов, — задохнувшись отсобственного неконтролируемого напора, почти орал Тарасов, — я бы не то чторечь со сцены, я бы голый сплясал, если бы им только захотелось!

— Я плясал голый много лет, — отчеканил Данилов, — тольковсе равно ничего не добился.

— Чего ты не добился?!

— Чтобы во мне видели человека, — тихо ответил Данилов. Онхотел сказать «чтобы меня любили», но постеснялся.

Кто он такой, чтобы его любить? За что его любить?!

— Ладно, — как будто ставя точку, произнес Тарасов, — черт стобой. Человека в нем не видели! Твоя мать только и делала, что тобойзанималась. Тебя в училище каждый день шофер возил! Ты в самых лучших концертахиграл, у лучших педагогов… Ты что, думаешь, тебя за красивые глаза везде пихалиили потому, что ты был такой гениальный?! Брось ты, Данилов. Мы все былиодинаково гениальные. Только таких родителей, как у тебя, больше ни у кого небыло!..

Это точно. Не было.

Ему было лет пять, когда он съел неположенную грушу. Всеотвлеклись — мать разговаривала с кем-то в своем кабинете, Данилов слышал еенегромкий, властный, красивый голос. Тогдашняя учительница музыки выбежалапозвонить.

Данилов остался один в огромной комнате, за огромным роялем.Он долго рассматривал свои руки на клавишах — руки были толстые, он этозапомнил очень хорошо. Играть ему не хотелось, хотя задание на время отсутствияучительницы было оставлено — этюд Черни три раза. С утра пятилетний Даниловсыграл этот этюд уже раз десять, и все где-то ошибался. За огромными окнамисыпал тихий снег, и Данилову очень хотелось на улицу, под этот снег. Онповторял этюд, но думал о том, как няня поведет его гулять, и, наверное,поэтому все время ошибался.

Завтрак остался в прошлом, до обеда было еще очень далеко, иничего хорошего в его жизни не ожидалось в ближайшее время. И тогда он съелгрушу.

Пыхтя, он слез со своего вращающегося стула и взял толстуюсолнечную желтую грушу из плетеной корзины, что стояла на круглом столике.Данилов впился зубами в глянцевый налитый бок, и сок потек по подбородку и сталкапать на белую манишку, и он старательно и аккуратно отряхивал егорастопыренной пятерней.

Он почти доел, когда вошла его мать, закончившая своипереговоры в кабинете. Она увидела, что сын сидит на диване, ест грушу,стряхивает сок и облизывает пальцы. У нее даже лицо изменилось. Какзачарованный он смотрел, как она подходит к нему, цокая каблуками, оченькрасивая, очень высокая, похожая на Снежную королеву из мультфильма, как берету него из рук недоеденную грушу — он даже потянулся за ней, потому что емухотелось ее доесть, — как брезгливо, двумя пальцами, кладет огрызок насалфетку, а потом вытирает пальцы носовым платком и этими вытертыми пальцамитак же брезгливо берет Данилова за ухо и тащит к роялю.

Ухо трещало, как будто что-то внутри порвалось. Он едвауспевал переставлять ноги, чтобы ее пальцы не оторвали ухо совсем. Он ничего непонимал, выл, скулил, и она ему объяснила.

Он не должен вставать с места во время занятий. Ему никто неразрешал вставать. Он должен быть дисциплинированным. Он ничего не добьется вжизни, если не научится трудиться, ежедневно, ежечасно, по многу часов в день.Он ни на что не годен, раз мог просто так покинуть свой пост.

Никто не разрешал ему есть грушу. Едят во время завтрака,обеда и ужина. Есть между едой — разгильдяйство, недисциплинированность! Еслиты голоден, ты должен дождаться обеда и за обедом попросить добавки. Или съестьдополнительную порцию за завтраком. Или попросить эту грушу себе на ужин.

Просто так сидеть на диване и есть — преступление, нарушениеправил, дурной тон!

Она была искренне и глубоко оскорблена тем, что еепятилетний сын съел грушу в неположенное время, в неположенном месте и безразрешения. Гулять его в тот день так и не повели — провинился! Лишь двадцатьлет спустя он научился пить кофе — не на завтрак, обед или ужин, а просто так.

Он водил Марту в полутемное кафе в центре старой Риги, и онипили там кофе. Просто так.

Ребенок, который будет у Марты, неожиданно подумал Данилов,станет есть груши, и скакать по диванам, и забираться «в домик» под столом, иелку он будет наряжать, а не томиться под дверью, ожидая утра первого января, ипироги таскать из кастрюли, и малевать карандашами абракадабру, и вытирать оштаны грязные ладошки, и проливать суп, и Марта будет любить его просто за то,что он есть, а не за то, что он… дисциплинированный.

Как всегда, стоило ему только подумать о Марте, как житьстало легче.

Его потянуло на воспоминания — самое время! Его потянуло навоспоминания, а впереди у него встреча с Веником.

— Странный ты человек, Данилов, — задумчиво произнес рядом«друг детства», — всегда странным был, таким и остался. Расскажи хоть, за какимчертом нас несет в Жулебино с утра пораньше?

— У меня там встреча.

— Это я уже слышал. А вчера ты где был?

Данилов насторожился.

— Вчера я ездил… по делам. А что? Ты звонил?

— Да я хотел приехать! Ты что, думаешь, мне больше занятьсянечем, кроме как по выходным к тебе таскаться? Я в пятницу только из Лиссабонаприлетел, с гастролей!