— Давай нашатырный спирт, — зло пробормотал первый. Второйдостал небольшой пузырек, давая вдохнуть старику. Несчастный дернулся,бессознательно пошарил рукой вокруг, словно вспомнив про бутылки кефира. В этотмомент первый еще раз поднес свою бутылочку к его губам. Старик непроизвольносделал несколько глотков. Он хотел кашлянуть, но незнакомец крепко прижал своюруку к его лицу, не давая ему передохнуть. Старик проглотил влагу, застрявшую вего горле. Через секунду он дернулся, затем еще раз и сразу обмяк, падая наступеньки.

— Все, — сказал второй, — теперь любой врач поставитправильный диагноз: остановка сердца.

— Бутылки разбить? — спросил первый.

— Не нужно, — возразил второй, — лишний шум будет. У негосердце схватило, он бутылки успел поставить на пол и сел на ступеньку. А потомконцы отдал. Никто не придерется. Пошли.

Они спустились вниз и вышли из подъезда, закрыв за собойдверь. Старика нашли через полчаса. Вызванная бригада «Скорой помощи»констатировала обширный инфаркт. Жена умершего даже не разрешила отвезти труп вбольницу, зачем нужно было полосовать старика, если все и так было ясно.

Именно в тот момент, когда умершего вносили в квартиру,Марина подходила к своему дому. Уже во дворе она увидела сидевшего на скамейкеАндрея. Лицо после побоища распухло. Он был в темных очках, очевидно,скрывавших синяк под левым глазом. Увидев Марину, он быстро поднялся, дажедотронулся до очков, но, вспомнив про свой синяк, убрал руку.

— Добрый вечер, — кивнула она, — опять с визитом?

— Я принес книги, — сказал он, показывая на пакет, лежавшийна скамейке, — Хемингуэй на английском. Собрание сочинений.

— Напрасно, — спокойно сказала она, — я не возьму такогодорогого подарка.

— Пожалуйста, — пробормотал он разбитыми губами, — мне будеточень приятно.

Ей стало неловко, словно она обидела парня. Марине хотелосьподнять руку и дотронуться до его волос. И, вспомнив слова Циннера, тряхнулаголовой, словно отгоняя эти мысли.

— Ты взял книги у отца? — улыбнулась она.

— Нет, — скорее удивился, чем испугался Андрей. — Я сампокупал эти книги в Мадриде. Там есть хороший магазин книг на английском языке.Если с Виа-Гранде повернуть…

— Я знаю, — перебила его Марина.

— Вы бывали в Мадриде?

— А где, по-твоему, я могла совершенствовать свой испанский?

Она протянула руку, принимая пакет.

— Большое спасибо. Теперь я твой должник.

— Не за что. — Он кивнул головой в знак прощания ипробормотал: — До свидания.

Молодой человек повернулся, чтобы уйти. В его фигуре былочто-то такое трогательное и смешное одновременно…

— Андрей, — вдруг с удивлением услышала она свой голос.

Он обернулся.

— Сегодня ты не хочешь подняться ко мне? — спросила она.Этот вопрос она задала уже осознанно.

— Не знаю… — Ему было стыдно за свой вид, поняла она. За этитемные очки, за разбитое лицо. Ему было неловко демонстрировать перед ней своюочевидную мужскую слабость. «Какой ребенок», — подумала она.

— Нет, — сказал он, решившись, — сегодня не могу.

— Пошли, — вздохнула Марина, — я не буду смотреть на твоелицо. Тоже мне супермен.

Андрей больше не колебался. Вместе они вошли в кабину лифта.Опять этот запах, подумала она. Так, наверное, пахнут все молодые мужчины. Вквартиру она вошла первой. Положила пакет на стол.

— Иди, усаживайся на диван, я приготовлю кофе, — сказалаона. — И сними свои дурацкие очки.

Она прошла в спальню. Сегодня ей не хотелось больше притворяться.Сняла обувь. Решила надеть домашние тапочки, пусть видит разницу. Глупо еескрывать. Переоделась по-домашнему — темные брюки, светлая блузка.

Когда она внесла кофе, на его лице появилось странноевыражение. Это было не огорчение, скорее смесь удивления и восхищения.

— В домашних тапочках я похожа на бабушку. Ведь так? —сказала она, взглянув на парня.

Андрей покачал головой.

— Вы кажетесь моложе, — признался он, — брюки вам оченьидут. И тапочки тоже. Вы кажетесь такой домашней.

— Бери свой кофе, — улыбнулась она. Ей была приятна егореакция.

Он все-таки снял очки. Она была права. У левого глазарасплылась синева.

— Спасибо за подарок, — сказала Марина, — но если ты каждыйраз будешь из-за меня драться… Это глупо.

— Они сами на меня набросились, — возразил Андрей.

— Верно. Но всегда можно уйти от драки, — кривя душой,сказала она.

— Я не мог убежать, — твердо сказал Андрей, — это некрасиво.

Такие, как он, не убегают, подумала она. Хорошо это илиплохо? Вот и сына она так воспитала. Возможно, им нужно быть более гибкими?Хотя откуда взяться гибкости. Это ведь уже новое поколение, они ничего не знаютни о парткомах, которые следили за «моральным обликом», ни о райкомах, гдеэкзаменовали, задавая вопросы по биографии партийных секретарей всех стран,чтобы дать «добро» на отдых в Болгарии.

— Ты долго жил с родителями в Испании? — спросила она.

— Там была только начальная школа, — пояснил он, — а потомпришлось переехать в Москву.

Она помнила, что каждое их слово записывают проклятыемагнитофоны. Ей хотелось сказать что-то теплое, поговорить по душам. Она самане знала, чего именно ей хотелось…

Он пил кофе судорожными глотками. Молчание становилосьдвусмысленным. Он поднял на нее глаза.

— Можно мне остаться? — вдруг спросил он.

У всех мужчин одинаковая логика, почему-то подумала она.Если я его позвала, он решил… Хотя нет, он гораздо чище. Просто он не скрываетсвоего желания. Не хочет его скрывать. Но она помнит об этих магнитофонах…

— Не нужно об этом. — Она все-таки протянула руку идотронулась до его головы. Надеясь, что здесь нет визуальных камер, хотя ничегонельзя было исключить.

Он тряхнул головой.

— Вы обращаетесь со мной как с ребенком, — обиженно сказалАндрей.

— Извини, — она убрала руку. Жест был действительноматеринский. — Я к тебе очень хорошо отношусь, — призналась она, — и ты мнеочень нравишься. В тебе есть очень много прекрасных черт характера. Нужных длянастоящего мужчины. Поверь мне, я в этом немного разбираюсь. Я ведь кандидатпсихологических наук, — улыбнулась она, — а сейчас, как тебе уже известно, будуписать докторскую. Ты хороший человек, Андрей, и я не сомневаюсь, что в будущему тебя все будет хорошо.