– Есть одно «но», – решила сейчас сказать о парадоксе, найденном Иваном, Гуляра. – Получается, что Обухов действовал по тому варианту базы данных, который был у Стибелиса больше года назад. По старому, в котором все еще есть Потапова. А он тогда еще в поликлинике не работал.

– Ты права, с этим надо разобраться, – ответил Бочаров после секундного размышления. – Но сейчас главное – опознание. Я жду.

Не успела Гуляра положить трубку после разговора с АНБ, как ей тут же позвонили из «Ф.Б.Р.». Иван просил, если найдется минутка, купить ему галстук в темном тоне и вечером погладить костюм.

– На свидание собрался? – удивилась Гуляра. – Ты же этот костюм ненавидишь? – Иван действительно надевал его крайне редко.

– Ради дела, на что только не пойдешь, – вздохнул обреченно Черешнин. – И цветов еще надо купить, кстати.

Две беременные дамы, обе из которых, хотя и по-разному, были обязаны жизнью своим супругам, спасшим их от кровожадных маньяков, выдвинулись в прокуратуру, чтобы официально засвидетельствовать показания. А также окончательно установить, имел ли отношение к похищениям и убийствам санитар 225-й московской поликлиники Константин Обухов.

Глава 6

Все о крематориях

Было бы странным, если бы владельца одного из самых крупных частных крематориев Москвы хоронили как-то по-другому. Кремация Влада Красовского была назначена на 10 утра и для вторника собрала довольно много зрителей. Большой ритуальный зал для прощания, в котором традиционно собирались родственники и близкие окончательно уходящих на тот свет несчастных, был полон почти наполовину.

Милена Красовская, надевшая на свои и так длиннющие ноги туфли на каблуке размером с солсберийский шпиль, возвышалась над всеми, как увенчанная траурной вуалью Эйфелева башня. Сходство с ажурной конструкцией парижской архитектурной знаменитости придавало также и изящное платье. С черной сеткой и взбитыми кружевами, которое можно было бы назвать, как минимум, полупрозрачным, а, при определенной строгости взглядов, и прозрачным вовсе. Почему именно ее выбрали некогда среди всех участниц кастинга на рекламную брошюру «Харона», было ясно без дополнительных вопросов. Все это вдове чертовски шло, выглядело завораживающе трогательно и здорово подстегивало желание выразить ей соболезнование лично. Желательно с тактильным контактом.

Привезенный проститься с отцом Кирилл был тих и бледен, но держался мужественно, без плача. Какие-то женщины, родственницы, которых всегда много на любых похоронах, подвели его к стоящему на постаменте гробу. Подсказали, как «правильно» попрощаться, после чего сразу же куда-то увели.

Не отходил от вдовы, всегда находясь от нее на расстоянии пары шагов, невысокий лысеющий крепыш – партнер Влада Красовского, Эдуард Бойко.

Насколько сильно Бойко переживал потерю партнера по бизнесу, сказать было трудно. Профессиональная деформация – вещь, изученная вдоль и поперек, но, в случае с владельцем крематория, все равно выглядит необычно. («Эмоциональное выгорание», как термин, сразу играет другими красками). У Эдуарда Бойко, как и у большинства его коллег по ритуальному бизнесу, она проявлялась в не сходившем с лица выражении «искреннего сочувствия». 24 на 7, летом, зимой, весной и осенью Бойко скорбел. Перманентная трагическая тень не сходила с его лица ни на секунду – неважно, обслуживал ли он в качестве церемониймейстера очередную кремацию или смотрел лучшие номера «Камеди клаб». Она была его рабочей одеждой, точно такой же, как строгий черный костюм, который он тоже носил постоянно.

Влад Красовский, к слову, был совершенно другим. Он, разумеется, также умел выразить сочувствие клиентам, но пользовался при этом обратным средством – обаянием и располагающей к доверию улыбкой. Влад легко договаривался с инвесторами, важными клиентами, брал на себя общение с аудиторами и любыми другими инспекторами. Эдуард же отвечал, в основном, за техническую часть процесса.

Влад занимался живыми, Эдик работал с мертвыми – другими словами.

Если верить википедии, первыми на территории Европы своих умерших стали сжигать этруски. Затем обычай «огненных похорон» переняли греки и римляне. Христианство же объявило кремацию язычеством и примерно тысячу лет карало за нее смертной казнью – тем же, впрочем, способом, сжигая на костре. Двигателем прогресса выступила средневековая чума, где религиозной щепетильности не осталось места – его занимали неутилизированные тела, с которыми срочно надо было что-то делать. Костры, причем, с объемом работы не справлялись, а техногенная революция пришла лишь во второй половине 19 – го века. Согласно документально зафиксированным свидетельствам, 9 – го октября 1874 – го года была совершена первая кремация в специально разработанной для этого печи. Немецким (что для некоторых является дополнительным объектом иронии) инженером Фридрихом Сименсом. Первый полноценный европейский крематорий заработал спустя еще два года, в Милане.

Пространство же российской, а потом и советской, империи, к зарубежным нововведениям привыкало традиционно осторожно. Первый крематорий в РСФСР (печь «Металлург») был открыт в Петрограде, в 1920 – м году в банях на 14 – й линии Васильевского острова. История сохранила фамилию красноармейца Малышева, которому «посчастливилось» быть первым клиентом. Печь, впрочем, проработала недолго, спустя чуть больше года будучи остановленной «за отсутствием дров».

Москва сжигать мертвых тоже не спешила. Лишь в 1927 – м году крематорий был открыт в Донском монастыре. Под него была переделана и церковь Серафима Саровского. Первыми клиентами стали «пламенные революционеры» – уходящие из жизни большевики и «рыцари революции». Партийная мода не прижилась – следующий крематорий был построен лишь через 45 лет. И даже ныне, в Москве 21 – го века их количество не превышает двух – трех десятков. В сравнение с Европой или Америкой, где общее количество перевалило за 20 тысяч.

Всю историческую часть и ее наиболее интересные факты Влад знал назубок, и умело доносил их до клиентов, превращая переговоры по одному из самых печальных в жизни событий в увлекательную экскурсию. Лед недоверия, годами нараставший на обожающем городские легенды обывателе, благодаря его красноречию, таял на глазах.

«Возможно, крематории и были бы рады зарабатывать на не снятых родственниками обручалках, – рассказывал Влад. – Но, увы, температура печи превращает все (кроме титановых пластинок) в настолько однородную мелкодисперсную субстанцию, что отделить одно от другого возможно только в дорогущей лаборатории. И то – с навыками нобелевского лауреата по химии».

Правильно подвешенный язык Красовского одного за другим приносил «Харону» клиентов. Если же говорить о языке, которым пользовался Бойко, то он висел в его рту безжизненно, словно окоченевшая туша на крюке мясника.

Кроме атрофии задействованных в улыбке лицевых мускулов, Эдуард обладал еще одной особенностью. Он был рожден с чемпионской медалью по косноязычию. С первых дней его жизни роддомовские нянечки путались в его лишних «агу». В школе самым